"Писать песню "Путин — вор" некруто": Anacondaz о концертах, политике и дружбе

— Как провели 14 февраля?

Ортем: У нас был первый концерт тура.

Сега: Если спрашиваешь про романтическое, то было много фонариков с 20:00 до 20:15.

Ортем: Чуть-чуть попозже. Перед песней “Уходи”.

Сега: Нам потом в гримерке передали, что народ на танцполе сам зажег фонарики в 20:00 ровно на 15 минут.


— Я перечитывал ваше интервью 2017 года и наткнулся на цитату “Недавно по всей России люди массово вышли прогуляться”. Как будто не было этих трех-четырех лет.

Ортем: Люди по-прежнему пытаются массово выйти прогуляться, и по-прежнему это почему-то в нашей стране страшно.

Сега: Тогда было менее страшно. За четыре года успели напринимать кучу законов, чтобы было сложнее этим заниматься.

Ортем: Втроем гуляешь — уже несанкционированный митинг, гуляешь один — в автозак заберут.


— Кого из ваших знакомых за прогулку забирали в автозак?

Ортем: Близких никого, а знакомые ребята писали. Один товарищ написал, что послушал альбом как раз, когда вышел из [спецприемника в] Сахарово. Ему не очень там понравилось. Зато, говорит, прекрасная компания — инженеры, студенты, академические музыканты и прочие интересные ребята.


— Около года назад вышло ваше интервью у Дудя. Правда ли, что его интервью поднимают доходы от стриминга?

Сега: Тяжело сказать. Вышло интервью, и мы не успели дать концерты — началась пандемия. Не удалось понять, как интервью отразилось на концертных сборах. В нашей экономике больше важны сборы, а не стриминг; сколько людей пришло на концерт. А мы вместо сорока концертов дали десять.

Но некоторые песни взлетели вверх по стримам. “Все хорошо”, например, — [Дудь] ей отдельное внимание уделил, в интервью сделал видеонарезку под фрагмент песни — практически клип нам снял. На EP “Мои дети не будут скучать” она была почти незамеченной, а после “вДудя” получила звездочку в Apple Music.





— Выпуск вышел в марте, его снимали в феврале. Когда вам в следующий раз удалось увидеть родителей?

Ортем: Я ездил в конце августа.

Сега: Мама переехала из Астрахани в Кострому. Во время переезда и встретился — это было осенью. Вообще, мы раз-два в год видимся.

Ортем: Я-то внука ездил показать.

Сега: А мне нечего показывать (смеется). Зато в позапрошлый раз я видел маму на нашем юбилейном концерте в Stadium — специально ее привез, чтобы она впервые увидела нас вживую.


— И как ей?

Сега: Мама следит за соцсетями и копается по хэштегам, смотрит видосы с выступлений, в курсе материала. Но, наверное, только когда посмотрела вживую, поняла, что сынок все же правильной дорогой идет.


— Флэшмоб “Смотри на меня” видела (когда кто-то в зале встает на плечи другим зрителям и снимает штаны — прим. The Flow)?

Сега: Она про него знала (смеется). А теперь увидела сзади.


— Его исполняет всегда один и тот же человек или разные?

Ортем: Разные.


— Сейчас будет важный вопрос. Сколько…

Сега: Х**в мы повидали (смеется)?


— … членов вы повидали?

Сега: (смеется) Этот перформанс происходит уже с 2017 года, так что немало.

Ортем: Не то чтобы мы их их повидали – они ведь юрко всю срамоту прикрывают руками… Как показывает практика, прятать там особо нечего (Pauzern Crew, привет). А еще часто бывает такой свет, что видишь только силуэт.

Сега: Поэтому все наслаждение достается танцполу.

Ортем: Я рекомендую всем посетителям концерта на этом моменте стоять сзади — в этом флешмобе ребята частенько бывают в хорошей физической форме и сзади вид интереснее. Особенно для барышень.

Сега: Но если вы парень и угораете по энергии красивых мужских голых жоп, то тоже милости просим.


— Объясните мне фотку, где Сега стоит на сцене с бокалом вина.

Сега: Мы поднимали тосты за дам и за парней перед соответствующими песнями. Но мы на концертах не пьем, поэтому всегда отдавали винишко кому-нибудь из первого ряда. Возможно, с этого пандемия и началась (смеется).


— А кто-то говорил, что ты неправильно держишь бокал?

Ортем: Ой, говорили. Это выдуманный этикет алкоголика.

Сега: Бутылку же нужно держать за горлышко, когда пьешь вино?

Ортем: Главное, чтобы жидкость попадала в рот. А каким образом — ваше дело.

— Вы ведь уже играли новые песни? На припеве “Когда-нибудь группи глупая покажет грудь” кто-то показывал грудь?

Сега: Еще не показывали. Я видел коммент, где писали, что группи должны на этом моменте показывать сиськи, а кто-то ответил, что у Anacondaz группи не глупые (смеются).

Ортем: Периодически было такое, и лифчики бросают. Но наша группа далеко не лидер по числу подобных трофеев.


— Никто еще не придумал, как обыграть припев “Сядь мне на лицо”?

Ортем: Нет, просто все радуются и поют.

Сега: В комментах из-за нее был хейт, но на концертах это супербоевик. Люди орут хором.


— Много было хейта за фит с Кис-кис?

Ортем: Много, но зато на концертах все поют, будто это их любимая песня.

Сега: По репостам, реакциям и стримингу все прекрасно. Песня зашла. А много хейта в комментах только из-за большого охвата песни — напомним, что отрицательный комментарий пишет только говноед (смеется).

Ортем: Мне кажется, у многих возник диссонанс — у нас есть песня “Пусть они умрут”, а есть “Сядь мне на лицо”. Людям, которые открыли нас с “вДудя” и “Все хорошо”, такие песни-шутки как “Сядь мне на лицо” кажутся слишком легкомысленными. Но у Anacondaz были песни и похлеще. Мы никогда не были суперсерьезной группой. Да и песню “Сядь мне на лицо” мы придумали лет 100 назад.

Сега: Ждали, когда появится группа Кис-кис.


— Это было еще до рекламной кампании Reebok?

Ортем: Дааааа. Люди живут новостями — думают, что песня появилась после той рекламы.

Сега: Люди из рекламы узнали, что можно сидеть на лице (смеется).

Ортем: А если бы Хаски выпустил песню “На что я дрочу” сейчас, то все бы сказали: “По-любому про Дзюбу”.

Сега: А на лицо садились с появления самого первого лица!


— А кто в припеве исполняет это чудесное “брлбрлбрлбрл”?

Сега: Это я записывал (смеется). Оказалось не так просто воспроизвести этот звук, да еще в ноты попасть.

Ортем: Но на концертах у нас этим гитарист Илья занимается. Живьем у него лучше получается.


— В конце клипа показывают дом, в нем горят окна и получается цифра 11. Что это значит?

Сега: Это был строящийся дом, там в квартирах реально горели окошки в виде цифры 11. В принципе, можно соврать и сказать, что это пасхалка к выходу альбома, — он же вышел в ночь с 11 на 12 февраля — но нет.







— Насколько тяжело сидеть на самоизоляции большим группам? Где не два участника, а свой бэнд и концертники.

Сега: Финансово больше всего ударило по ребятам, которые зависят от концертов.

Ортем: Звукорежиссер, тур-менеджер.

Сега: Наши менеджеры, которые сидят в офисе. Мы попытались немного это нивелировать. С бандой все нормально — мы не настолько большая группа, чтобы уверенно чувствовать себя в пандемию за счет стриминга, но и не слишком маленькая. Пережили.

Ортем: Ушли в ноль. Даже какой-то благотворительностью смогли заняться.

Сега: Мы потратили время с пользой — засели за “кампухтеры” и написали кучу песен. Возможно, без пандемии этих 16 песен [с нового альбома] на 64 минуты и не было бы.

Ортем: И это еще не все вошли.

Сега: Мы старая школа и маленькие альбомы не выпускаем.

Ортем: GONE.Fludd выпустил альбом — 10 песен, 18 минут. Так можно было? (смеется)


— Научились чему-то полезному на изоляции?

Сега: Мы сняли клип на песню “Не норм”: свой парт каждый снимал у себя дома. Физически мы никак не взаимодействовали при этом. Ну и вот из новенького – я для съемок приобрел стойку с круглой лампой. Больше моя жизнь никак не изменилась (смеется). Я домашний, сижу дома. У Артема ребенок же, тоже дома сидел.

Артем: Мне что самоизоляция, что не самоизоляция — с маленьким ребенком разницы не заметил. Только первые два месяца было тяжело, когда нельзя было особо выходить на улицу. Такое себе удовольствие. Но зато я открыл для себя ютуб — раньше только клипы там смотрел. Дико всем, кто интересуется шоубизом и вообще музыкой, рекомендую канал “Лонгплей”.

Сега: А я, получается, открыл для себя тикток (смеется). Можно залипнуть на три часа перед сном. Я никогда не понимал фразу “тикток для школьников”. Мне почему-то всегда попадался контент со взрослым поколением, будто из “Одноклассников” туда переехали. Мне нравится тикток: в инстаграме люди постят фото и видео, на ютубе – видео, а в тиктоке – этюды, считай. Сильно удивился, когда увидел сколько там нашей фанбазы. Раньше думал, это не наша темочка.


— Россия для тиктокеров.

Сега: Мы русские, с нами тикток!


— В конце прошлого года был мини-скандал с выступлением Басты в Ледовом. Насколько тяжело давать концерты во время пандемии?

Сега: У нас практически все концерты, где есть серьезные ограничения, перенеслись и переносятся по второму разу. Очень сложно давать концерты даже при ограничении в 75 процентов [заполняемости зала]. У организатора поломался тур, поломалась логистика, изменились сметы, ему нужно заново брать аренду — ему надо хотя бы в ноль выйти, а это даже при 75 процентах сложно.

Кстати, люди с пониманием относятся. Сейчас изменилось отношение к покупке билета — если раньше брали на конкретную дату, то сейчас все понимают, что концерт может не состояться. И процент сданных билетов минимален. Я дико удивлен, что всего за год так все поменялось.

Ортем: У каждого города и региона свои ограничения. На момент интервью мы отыграли три концерта, а вообще в феврале из тринадцати запланированных сыграем всего четыре. Мы играем везде, где это можно. Вопрос этики неоднозначен.

Сега: Не играть нельзя. Это сложный вопрос. Возьмем, например, условный Волгоград — там в сутки через все концертные мероприятия проходят, скажем, пять тысяч человек. А проходимость через кафе и бары — десятки тысяч. И вот бары открыты, а клубы закрыты. Я не говорю, что это неправильно, но вопрос этики в нашем случае заключается в том, чтобы не давать концерты там, где это запрещено.

Ортем: Была волна критики артистов. Но вы возьмите клуб в своем городе и найдите концерт артиста. А потом посмотрите в этом же клубе фотографии с пятничной вечеринки или спросите у знакомых, сколько людей прошло за вечер. И в конце концов взрослые люди могут сами отвечать за себя — куда им ходить, а куда не ходить. Мы отменили автограф-сессии, я перестал лазать по залу, чтобы не провоцировать людей на лишние контакты. Осенью я болел “короной”. Не сильно, но все же.

Сега: А я сильно – никому не советую. Есть такая история — в инсте под постом чувак написал, что мы должны гореть в аду за концерты в пандемию. Я перехожу к нему на страницу, а там последние фотки с тусовок и каких-то пенных вечеринок.

Ортем: Люди, которые пишут гадости в интернете, в обычной жизни скорее всего е****ы (смеются). Адекватные люди не пишут х***ю в интернете.





— Артем, твоему сыну сейчас чуть больше года?

Ортем: Год и четыре.


— Много раз слышал, что когда становишься отцом, это приводит мозги в порядок. Подтвердишь?

Ортем: Это происходит не из-за факта отцовства, а из-за смены образа жизни, как мне кажется. У меня это произошло кардинальным образом — режим ребенка и его проблемы становятся первоочередными. Твоя жизнь подстраивается так, чтобы ему было комфортно. Вот он спит днем час — у тебя есть час свободного времени вместо привычной недели (смеется). Все ненужное улетает, ты осознаешь, что тебе на самом деле важно.


— В соцсетях есть фотка с крещения твоего сына. Ты религиозный человек?

Ортем: Для меня это был культурно-исторический момент. Все, кто там был, — да даже батюшка, кажется — не относились к происходящему супер-серьёзно. Это просто процедура, на которой мне было интересно побывать — я же часть этой культуры. А сын когда вырастет пускай во что хочет, в то и верит.

Сега: У нас в этом плане религия без травмирующих ритуалов. Если он вырастет и станет атеистом, то его не оскорбит, что его в детстве пару раз окунули в тазик. И это таинство уж точно никак не повлияло на его психику.

Сега: Мне, например, тяжело сказать, верующий или нет, но я регулярно посещаю церковь. И внутри меня это никак не конфликтует с тем, какие песни мы пишем. Они меня не оскорбляют (смеется).

Ортем: В конце крещения забавно получилось. Можно было сделать общую фотографию с батюшкой. Я дал свой телефон, а у меня на нем попсокет с русским иероглифом hui — и он в храме светит батюшке в лицо. Я про него забыл совершенно. Мне так стыдно стало. Батюшка лишь сказал: “Какой у вас интересный телефон”.

Это, кстати, абсолютно бесплатная процедура, которая стоит 4500 рублей плюс две свечки. Так что учитывайте это, если захотите угореть по энергии крещения.


— В каком возрасте поставишь сыну песню “Ангел спустится с небес и всех нас съест”?

Ортем: Она сейчас периодически играет у нас. Ему нравится — он же сейчас больше вайб воспринимает, пританцовывает. Меня вообще не парит, что он будет слушать.

Сега: Сам покажешь или за гаражами он услышит (смеются)?


— У вас есть песня, которая стала для вас главной в 2020-м?

Ортем: Я открыл группу alt-J — и у них есть замечательная песня “Matilda”, которая растопила мое сердечко.

Сега: Я открыл группу Violent Soho и гонял их альбом весь год. Вообще, я из музыки слушаю только самые сливки и что мне скидывают заценить пацаны. Очень непрофессионально подхожу — сам занимаюсь музыкой, а глубоко не копаю. The Flow о чем-то пишет, я ознакамливаюсь. Или любимые артисты что-то выпускают. Наверное, поэтому у меня нет “спотифая” (смеется). Открытий в прошлом году не было.

Ортем: Вот как раз 2020-й год стал годом, когда из жизни многих людей исчезла музыка. Я музыку всегда слушал в дороге — в туре или когда по делам куда-нибудь шел. А на самоизоляции ты в основном дома сидишь и делами занимаешься, времени слушать новую музыку нет





— У Дудя вы говорили о фиксации России на военном прошлом. С какими мыслями следили за судом Навального и ветерана?

Сега: Это просто п****ц.

Ортем: Если воспринимать это как пьесы Гоголя, то я в диком восторге. Стенограмму суда можно скомпилировать и оформить в пьесу, чтоб изучать в школе как произведения того времени. Никто не заметит подмены — это будет золотой фонд классики отечественной литературы. Самое смешное, что по решению суда компенсация за моральный ущерб даже не ветерану достанется (смеется).

Это величайший театр абсурда. Все эти “Защити ветерана”, “Я/Мы Игнат”, парады 9 мая. У нас всё, что связано с войной, сделали неприкосновенным и священным. Но насколько же это не соотносится с реальной политикой власти в отношении ветеранов. А этот суд – позорное клеймо на отечественном судопроизводстве.

Сега: Я следил за процессом, мне было очень смешно, и реакцию Навального в этой ситуации, несмотря на осуждение со стороны многих, считаю максимально адекватной и единственно возможной. Я аплодировал стоя, когда читал некоторые выжимки.

Ортем: Вы торгуете дедом! Внук-проститутка! Очень жаль, что в окружении этой семьи не нашлось людей, которые могли бы отговорить родственников ветерана от участия в процессе.

Возможно, я очень наивно рассуждаю, но ведь это взрослые люди с семьями. Эта судья сидит два дня, выслушивает показания и знает, чем все кончится. И Навальный знает. И все присутствующие знают. Неужели не осталось чувства собственного достоинства? Я понимаю, что росгвардейцы и судьи живут в своем закрытом мире, у них на этом вся жизнь завязана, они не могут просто поменять работу как условный айтишник. Это все понятно, но неужели им нормально жить с этим?


— А чем закончилась история с жалобой в прокуратуру на обложку “Мои дети не будут скучать”?

Сега: Ничем. К счастью или нет, но мы не та группа, на которой можно словить хайп и как-то монетизировать это. От нас отстали.

Ортем: Нам повезло. Тогда еще, кажется, не вступил в силу подходящий закон об оскорблении. Сейчас мы бы попали под этот закон.


— Переслушивал песни Anacondaz и вспомнил строчку “Символом репрессий и казней вполне могут стать даже радуга, розовый пони и смайл” из 2013 года. Можете представить, что альбом “Дети и радуга” запретят за пропаганду чего-либо?

Сега: У нас есть куча песен, которые можно посчитать экстремистскими. Слава богу, пока что до этого дело не дошло. Мы ходим по тонкому льду, балансируя на метафорах, но думаю, юридически в этих песнях ни к чему не придраться.

Ортем: У нас же не законы работают, а ручное правоприменение. К тебе захотят применить закон — его применят. А так эта строчка не пророчество — просто генерируешь любой абсурд и через пять лет он становится реальностью.


— Как вы относитесь к тегу “протестная музыка” в отношении группы?

Сега: На мой взгляд, протест или манифест не должны лежать в основе творчества, не должны быть его стержнем. Но при этом художник/музыкант имеет право рефлексировать на злободневные темы. Мы всю жизнь пишем песни про члены и динозавров, но если хотим высказаться, то делаем это. Поэтому у нас есть и песня “Сядь мне на лицо” и EP “Мои дети не будут скучать”.

Ортем: Из наших песен можно собрать плейлист “Протестная музыка”. А можно и плейлист “Дурацкая музыка”.






— Когда-нибудь собирались группой, чтобы обсудить, какие песни и как их стоит писать, и что за это может быть?

Сега: Мы всегда обсуждаем это с Артемом. У нас есть внутренний фильтр. А так у нас в группе демократия, которая держится на чатиках в телеграме.

Ортем: На иностранной платформе все обсуждаем (смеется).

Сега: Любые вопросы решаем совместно. Какие-то песни отправляются на полку ждать своего часа, какие-то выкидываются. И не всегда это касается протестных песен.

Ортем: Просто писать песни типа “Путин — вор” и “Госдума — помойка” — это некруто с творческой точки зрения.

Сега: Когда ты пишешь манифестные песни, никогда нельзя забывать о художественной составляющей. Кстати, в группе есть абсолютно аполитичные люди, с которыми мы тоже всегда советуемся, потому что песня — это высказывание от лица всей группы. Наш костяк уже 11 лет вместе. Нам важно транслировать идеи, которые поддерживают все.


— Строчка с нового альбома “Завхозу п*****ь на все, он не заходит в твиттер”. Когда в последний раз приходилось объяснять родителям и бабушкам/дедушкам, что происходит вокруг?

Сега: Есть классная тенденция — взрослое поколение и без нас уже курсе и шарит. Раньше на застольях приходилось не трогать тему политики, потому что у них пропаганда в телевизоре, а у тебя свой взгляд из интернета, и вы скорее всего подеретесь. А сейчас родственники старшего поколения мне шлют видосы с митингов. Стенограмму заседания Навального мне вообще прислала мама. Пять лет назад это было невозможно — кажется, это связано с популярностью такого молодежного явления как интернет (смеется).

Ортем: Аудитория различных негосударственных политических ютуб-каналов уже зачастую превышает аудиторию телевизора. С этим и связана паническое принятие всяких запрещающих законов в интернете.

Вот эта строчка про твиттер ещё и о том, что твое твиттер-окружение и вообще твоё окружение в интернете — это ничтожная доля населения страны. Не все такие передовые, смелые, открытые, свободные. Уезжая от Москвы, ты не просто перемещаешься в пространстве, ты ещё путешествуешь во времени. Чем дальше от столицы, тем глубже в историю уходишь.

Сега: Чем дальше от модема.

Ортем: Мои родители опасаются. Они часто спрашивают: “Зачем вы высказываетесь? Сидите и молчите, за вами придут”. Это люди старой закалки, они не понимают, что митинг — это не экстремизм. Хотя в 90-х же были супермасштабные митинги, но они проходили где-то в далекой Москве, а до регионов видимо эта волна протеста особо не дошла. Мы часто встречаем в других городах людей, у которых нет базовых гражданских понятий. Они не понимают, почему такие суды над Навальным и разгон митингов — это, мягко говоря, неправильно.


— Noize MC рассказал нам, что ВТБ-Арена отменила его концерт из-за поддержки Навального.

Ортем: Это же государственная контора.

Сега: Я слышал, что это был конкретный человек [который запретил]. Директор.

Ортем: А что тебя удивляет?


— Ничего. Вы сами публично поддержали Навального, писали определенные песни. Нет опасений, что поедете в тур, а вас начнут щемить, как это было с Хаски и IC3PEAK в 2019?

Сега: Конечно. Когда мы выпускали альбом и поддерживали Навального, предполагали, что такая фигня может случиться. Тут главное расставить приоритеты. Нам было важно высказаться. И приоритет у этого выше, чем потерять тур.

Ортем: А риск быть арестованным… У нас не работает суд. Тут либо уезжать, либо продолжать жить как человек.

Сега: Уезжать не хотим. Живем свою жизнь, как она живется.

Ортем: Я очень надеюсь, что ничего страшного не случится. Но быть застрахованным ни у кого не получится.

Сега: А на каждую ВТБ-Арену найдется два дня в Stadium.


— На альбоме есть песня “Уходи” про брейкап [с президентом]. А как вам “На что я дрочу” Хаски?

Ортем: Хорошая. И на The Flow помнится было много положительных отзывов. И альбом замечательный, только я больше его не переслушивал.

Сега: Я считаю, это пример того, как нужно писать песни-манифесты. Думаю, он не хотел писать именно манифест, но у него получилось так. Цепляюще вышло.

Ортем: В системе координат Хаски такие образы допустимы. В нашей вселенной – не допустимы. С эстетической точки зрения.





— Вы дружите уже больше 25 лет. Были случаи, когда было необходимо отдохнуть друг от друга?

Ортем: Нам весело, мы всегда рады друг друга видеть. В турах все проходит очень бодро и без проблем.

Сега: Мы не живем вместе, чтобы надоесть друг другу. Да и не тусуемся особо, потому что вообще не тусовщики — сидим каждый в своей норе.

Есть различие между другом и приятелем. Когда ты перестаешь общаться с приятелем, ты его теряешь, а с другом не так. В мои институтские годы, когда Артем был в старшей школе, мы на несколько лет потеряли связь. Даже не созванивались. А когда встретились, было ощущение, что вчера виделись только. У нас, кажется, даже конфликтов не было, хотя говорят, что с друзьями нельзя работать.

Ортем: Ну а какой смысл ругаться? Находить компромиссы всегда выгоднее для всех


— Тем не менее осталось очень мало групп. Anacondaz, Каста, кто-то еще и все.

Сега: Думаю, тут не в личных отношениях дело. Уверен, все развалившиеся группы, состоящие из друзей, развалились потому что перестали быть актуальными, перестали собирать, а не потому что рассорились. Обратная причинно-следственная связь

Ортем: Есть много примеров, когда развалились молодежные объединения. Думаю, там много факторов: стали быстро известными, где-то не поделили деньги, где-то не поняли друг друга.

Сега: Или выстрелили три-четыре артиста, а остальные десять остались в тени. Конфликт.

Ортем: Надо еще понимать, что мы повидали некоторое дерьмо (смеется). Большинство артистов сейчас очень быстро становятся популярными, а когда мы начинали это было невозможно — ВКонтакте появился вчера, а мы позавчера. Никаких стримов, чартов, пабликов, ютуб-каналов. Мы проездили голодные бомж-туры, жили на вписках и сполна наелись доширака перед тем, как начали зарабатывать. Зато научились контракты читать.


— Что заставляло идти дальше, когда все было плохо?

Ортем: Мы же еще очень молодые были. Мы этим занимались, да и сейчас занимаемся, просто потому что нам это нравится, а не ради “пау-пау, сучки, рекорды, репосты, просмотры”.

Сега: Была возможность. Когда тебе 40 лет, ты десять раз подумаешь, бросать тебе работу или нет. А когда тебе 20-25, ты понимаешь, что есть кредит времени — можно попробовать, можно бомжануть на два года, ничего страшного не будет, ты потом все наверстаешь. Можешь на 10 лет уйти в загул, если есть голова на плечах, и можешь потом даже освоить новую профессию. Нам это и помогло.

Ортем: Сейчас люди в 20 лет зарабатывают миллионы, а я в 22 ушел с работы в никуда (смеется).





— Цитата из новой песни. “Все болезни в голове, не знаю ни одной”, — мой психолог мне сказал и выпрыгнул в окно”. Вы сами обращались когда-нибудь за помощью?

Сега: Чтобы идти к психотерапевту — нет. Но многие мои друзья практикуют это и им очень помогает

Ортем: Нет.


— Когда-нибудь чувствовали, что надо?

Сега: Да (смеется).

Ортем: Да.


— Что помогает в случаях, если ты не идешь к специалисту?

Сега: Друзья, если вы подозреваете депрессию, ни в коем случае не занимайтесь самодиагностированием и идите к специалистам. Вот это совершенно точно. Никакие валерьянки, афобазольчики и транквилизаторы не помогут.

Ортем: И то, о чем поется в песне “Скорая помощь”, тоже не поможет. Она как раз о принятых у нас способах лечения хандры, от которых становится только хуже. У нас в обществе поход к психологу — это ещё новшество. Для многих психолог – шарлатан, а поход к нему – деньги на ветер. Но при этом многие спокойно обращаются к бабкам и знахаркам. И это не считается чем-то удивительным или экстраординарным.


— Есть теория, что только лучшие друзья могут называть друг друга “п******и” в переписке. Делаете так?

Ортем: У нас похлеще есть.

Сега: Меня в группе называют Сергор Абликулиев. Скажи, пожалуйста… (смеется). Короче, заканчивается наш любой концерт, я начинаю всех объявлять: “За барабанами — Евгений Стадниченко, бас – Евгений Форманенко, сексуальная рок-гитара — Ильюшон Погребье, Аааартем — чемпион по рэпу”, а меня объявляют: “Сергей — золотой голос Дагестана” (смеется).

Ортем: В последний раз он был чемпионом Махачкалы по нардам.

Сега: П***р — это еще нормальная история.

Ортем: Школьная история. Со временем надо изощряться.

Сега: У нас с погремухами все нормально, за это отвечает Илья.


— А Сергор Абликулиев — это что?

Сега: Это токсичное дерьмо. Я просто родом из Махачкалы. Возможно, внешность у меня такая, — рыжая борода и все такое — и в меня постоянно летят шутки про борцуху и чеченцев. Всем весело, и я уже привык.

Ортем: С точки зрения новой этики наши внутряки — очень токсичны. На публику мы эти вещи стараемся не транслировать. Мы живем в своем маленьком мире победившей толерантности, в котором шутить можно над всем.






— Ваш новый альбом “Перезвони мне +7 999 577 12 02” показался самым невеселым в дискографии. Согласны?

Сега: Блин, столько интересных мнений. Может, мы так расставили песни, что он тебе таким показался. А невеселым в каком смысле?


— Мрачненько и депрессивненько, как поется в одной из песен.

Ортем: Даже не знаю. Кажется, весело вышло.

Сега: Мы старались в этом альбоме чередовать личное и насущное. Так получается, что личное и насущное — это всегда грустно. Но мы пишем об этом весело — и по настроению новый альбом вышел таким же, как и “Я тебя никогда”.

Ортем: Может, тебя грустные песни сильнее впечатлили.

Сега: Считаю, что этот альбом — это альбом группы Anacondaz, каким он должен быть. Весело о достаточно стремных и грустных вещах.

Ортем: Даже песня “Что бы мы ни делали в этой жизни” о грустном, но звучит жизнеутверждающе.

Сега: Вообще, ты поставил в тупик. Настолько этот альбом кажется мне веселым.


— Мне еще показалось, что со временем Сега стал мрачнее в текстах, а Артем — веселее.

Сега: У Артема на одного ребенка больше стало (смеется). Многое меняется в жизни. И я бы не сказал, что он раньше был депрессивный. Периоды жизни отражаются в музыке. Мне кажется, самые мои депрессивные тексты были как раз на прошлом альбоме. А в этот раз я немного позанимался над собой.

Ортем: Вот да. Когда [Сега] веселый, он больше песен пишет. Многие считают, что артисту для вдохновения нужно страдание, но мне в подобных состояниях меньше всего хочется песни писать.

Сега: Я на голодный желудок никогда не напишу куплет.

Ортем: Надо понимать, что альбомы пишутся не за неделю или месяц. Плюс мы же не пишем концептуальные альбомы. Для нас альбом – это сборник песен, записанных в разные периоды, когда у нас были разные настроения, дела и заботы.

Сега: Еще впечатление от альбома всегда зависит от того, как ты расставишь песни.

Ортем: Ну и в каком состоянии находишься ты [как слушатель].

Сега: Если у тебя настройка на одну волну, то при прослушивании ты цепляешь одни теги/маячки/крючки, если на другую – другие. Вот тебе альбом показался грустным: у тебя все нормально там (смеется)?

Альбом может понравиться или не понравиться, но ни одна собака сутулая не сможет предъявить нам, что мы не постарались (смеются).

Ортем: Мы даже думаем выпустить в этом году делюкс-версию, потому что есть несколько симпатичных недоделанных песен. И вы все охренеете от альбома на полтора часа.


— Песня “Девочка-деньги”. Вам не кажется, что это немного старперство?

Сега: Это поднятие темы, а не призыв к действию. В конце песни не обязательно должен быть вывод. Мы просто зашли в топ ВК и увидели там сразу несколько “девочек” — “Девочка-дым”, “Девочка-какая-то-там-еще-фигня” и далее. Стало настолько забавно, что захотелось про это написать.

Ортем: У нас давно ходит шутка, какой будет очередная “девочка”. Каждую пятницу выходит погулять новая “девочка”. Это жутко (смеется).

Сега: Нам показалось забавным спеть об этом. Мы не ворчим по-старперски, а просто смеемся над тенденцией вместе с нашим слушателем.

Ортем: Не только же про “девочку” речь, а про поток лиричных сопливых песен, где клише на клише на разные мелодии.


— Объясните мне обложку альбома. Почему там фавн и русалка в ванной?

Сега: Русалка — это наш главный маскот после енота. А на обложке мы сказку сделали бытом. “Сатир и русалка, не пара, не пара, не пара”, как пел Николаев (смеется)…

Ортем: Это частично отражено в песне “Что бы мы ни делали в этой жизни”, где реальные персонажи соседствуют с нереальными. В реальной жизни всегда есть место фантазии — мир вокруг и мир в голове одинаково существуют.

Банальный пример приведу — многие люди никогда не увидят Париж, как никогда не увидят Ривенделл (место из “Властелина колец” — прим. The Flow). Но в сознании это вполне реальные места, которые где-то существуют — их можно визуализировать. Так чем Париж отличается от любого вымышленного города? Поэтому сатир и русалка круто зависают в обычной квартире, а между ними, возможно, что-то вполне и было.


— Сколько дозвонилось людей по номеру с обложки?

Ортем: Позавчера днем (19 февраля — прим. The Flow) было около 30 тысяч.

Сега: А в первые минуты было две тысячи.


— Была теория, что вы собираете данные, чтобы потом звонить дозвонившимся и звать их на концерты в их городах.

Ортем: Так можно сделать, но мы не будем.

Сега: Нам интереснее сам интерактив. Интересно послушать, что оставляют на автоответчик. Возможно, что-то придумаем с этими сообщениями в будущем. А пока, некоторым перезваниваем — особенно тем, кто оставил необычные приветы: круто подготовились и спели под гитару, например. Плюс мы же можем изменить послание на автоответчике в будущем, поиграемся еще как-нибудь

Ортем: Там столько сообщений, что мы прослушали где-то один процент.


— Какие самые памятные сообщения получали?

Ортем: Вот как раз много песен поют — три минуты чувак может под гитару исполнять.

Сега: Причем авторскую. Или кто-то наши песни переделывал.

Ортем: Много искренних и лиричных сообщений.

Сега: В ночь выхода было много сообщений с застолий. Выход альбома отмечали не только мы — прямо слышно, что люди сидели компанией и ждали, а потом офигели от возможности оставить сообщения. И вот эта пьяная искренность звучала особенно трогательно.


— А клуб “Рай” из сообщения и первой песни — это отсылка к тому самому элитному московскому клубу?

Сега: Не-не-не. Просто на постсоветском пространстве в любом городе можно найти два клуба — “Рай”/”Парадайз” и “Жара”. Просто стереотип.

Ортем: Естественно, это еще и немного философская тема. Каждый пытается позвонить в свой “Рай” и не может дозвониться.






— Артем, правильно понял, что твой куплет на “Серым” — это одна большая гиперссылка на художника Пашу 183?

Ортем: Это песня посвящена не только фанатичной мании ЖКХ и чиновников закрашивать все красивое, но и уличному искусству в принципе. Обожаю стрит-арт, особенно в нашей стране. Я через инстаграм со многими художниками познакомился — замечательные ребята. Строчки про метро, поджигателя мостов и спички — это все отсылки на работы Паши 183. Но в песне не только к нему отсылки.

Сега: Ещё к Юлии Цветковой, да.

Ортем: Это общая тема, как искусство попадает под каток государства и беспросветной бюрократии. Запев “твои нюдсы — обнаженный нерв” — это отсылка к циклу рисунков Юли “Женщина не кукла”, за которую ее пытаются посадить по статье о распространении “порнографии”. Если Юля услышит песню или увидит интервью — держись, ты ничего плохого не сделала.


— На кого из художников надо подписаться?

Ортем: Nikita Nomerz, Слава ПТРК, Lotus, Дима Аске.

Толкай двери в метро, как полицейского в щит,
Мой поджигатель мостов внутри аж трепещит.
Город накроет серым снегом наши кроличьи норы,
Скоро закончатся спички — рассвет наступит нескоро.

— В финале “Что бы мы ни делали в этой жизни” поется “через час, через год память о нас тоже умрет”. Какой вы хотите, чтобы запомнилась группа Anacondaz?

Сега: Я хочу, чтобы наш десятый альбом стал культовым. Чтобы каждого школьника на улице можно было остановить, попросить назвать альбом Anacondaz, а он ответит: “Блин, ну я знаю только вот этот. Десятый, золотой. Мне еще делюкс нравится”. У нас до этого момента еще три альбома есть (смеется).

Ортем: Я об этом никогда не задумывался. Хочется подольше быть на сцене, хочется остаться адекватным, с головой на плечах. а как запомниться — не знаю. Мне будет достаточно, если люди будут слушать и петь наши песни и поднимать себе настроение.

Сега: Чтобы про тебя байки как про Летова рассказывали (смеется).


— Ну а сейчас Anacondaz все еще х***я какая-то?

Ортем: Да, 100 процентов. Раз и навсегда.

Сега: Все, из песни слов не выкинешь. Будем за это топить и лайкать соответствующий коммент на The Flow.






1 и 2 апреля Anacondaz дадут концерты в московском клубе Adrenaline Stadium