Шульман: "Прокуратура интересуется треком Оксимирона из-за его позиции"

Политолог Екатерина Шульман (руководство РФ считает ее иноагентом) выступила в эфире ютуб-канала “Bild на русском”. Одной из тем разговора стал Оксимирон — и планы прокуратуры по признанию его трека 2009 года экстремистским материалом.

“Я чувствую некую личную ответственность за Оксимирона и его творчество, — ответила Шульман. — Экстремистскую песню я не слушала, я и ту песню, в которой про меня поется, [“Агент”], послушала месяцев через шесть после того, как она вышла, потому что я в этом очень мало понимаю.

Песня как инструмент протеста — история стара как мир. Когда люди собираются вместе — в особенности, если им грозит некая опасность, — то пение хором — это способ объединиться, воодушевиться, подбодрить себя. Какие только песни не выполняли эту роль — “Интернационал”, “Дубинушка”. Иногда и песни, казалось бы, мало подходящие, выполняли эту роль.

Зачем нужно это все кодифицировать и признавать конкретную песню экстремистским материалом, привлекая к ней дополнительное внимание? Это тоже такая бюрократическая логика.

Сидит, например, прокуратура, ей надо как-то участвовать в происходящих процессах. А у прокуратуры нынче не очень много полномочий. Чем ей заняться, она не всегда знает. <...> Все работают: управление “Э” в каждом ОВД есть, они ловят экстремистов, хотя с этим тоже есть проблема — всех уже либо переловили, либо выгнали за границу. Приходится настоятельно изготовлять экстремистов, либо уж назначать экстремистами первых попавшихся граждан. Есть, понятно, ФСБ — те ловят шпионов-преступников-террористов. При деле. А прокуратура что? Следственный комитет расследует какие-то особо важные преступления со стороны муниципальных депутатов, которые сказали: “Нет войне”. Они тоже как бы заняты. Поэтому на долю прокуратуры остается: “Ну вот послушали песенку, она экстремистская”.

Что еще может быть важно: они же не то чтобы сами отслушивают по вечерам плейлисты и думают, где здесь экстремизм. Граждане обращаются, и надо как-то на это реагировать. Другое дело, что эти обращения могут быть плодом чьего-то нездорового воображения. Обычно граждане, склонные к написанию доносов, пишут много доносов, такая веерная деятельность. Совсем не отвечать им тоже нехорошо. Скажут, что ты как-то вяло относишься к своим обязанностям.

Оксимирон — человек подозрительный: уехал, выступает, в пользу украинских беженцев деньги собирает. То есть явно “не патриот”. То есть, наверняка там какой-то экстремизм должен быть.

Но я не могла не заметить следующего: эта песня, “Последний звонок”, если я не ошибаюсь, 2009 года. Она довольно старая. А шутинг [в Керченском колледже], который задним числом, как кажется проверяющим, связан с этой песней, записанной в 2009 году, произошел в 2018 году.

Но ни в момент написания песни, ни в момент самого шутинга, никого эта связь логическая не заинтересовала. <...> Если бы исполнитель не заявил таким отчаянным образом свою общественно-политическую позицию, может быть, и на эти доносы бы не обратили такого внимания, и вообще не так бы пристально прослушивали песни Оксимирона.

Борьба с рэперами и борьба со стендаперами — тема не полугодовой давности. Мы помним, что за стендаперами начали охотиться еще в начале 2020-х, когда выяснилось, что они популярны и владеют вниманием молодежи. А молодежь — вообще публика подозрительная, у нее ценности какие-то не те. Надо обращать внимание и на нее, и на тех, кого она слушает. И в особенности после 24 февраля пошли ловить — ну физически делать это затруднительно, как-то виртуально отлавливать — рэперов, потому что выяснилось, что у них тоже какая-то не такая патриотическая позиция. Одновременно с этим всячески поощряются патриотические певцы, которые возят с концертами в, как это называется, “новоосвобожденные” территории. Так что тут видна последовательная политика”.