Потапа не приняла рэп-тусовка, поэтому он взорвал поп-рынок. Каким был его путь

Потап — не самый очевидный герой для The Flow. В наши ежегодные топы не попадала нетленка про "пырышки-пупырышки", как и другие хиты корпоративов и свадеб.

Но есть и другая сторона: Алексей Потапенко — успешный продюсер и хитмейкер, мультимиллионер, основатель Mozgi Entertainment — возможно, главного поп-лейбла Украины, который привел к успеху группу Время и Стекло.

В 2019 году Алексей Потапенко сыграл свадьбу с Настей Каменских — и это была одна из самых громких историй местного шоу-бизнеса.

Их дуэт возник в середине нулевых. Потап тогда вел R&B-вечеринки в Киеве, косплеил в клипах Эминема и пробовал пробиться со своим рэпом на большую сцену, которая его не принимала и не понимала. Переформатирование в участника поп-дуэта, рвущего хит-парады, Потап пережил непросто — и это один из самых любопытных для меня моментов интервью, когда колоссальный коммерческий успех артиста приходит к нему вместе с ощущениями, как он это называет, “болезненного разлома”.

Он всегда хотел быть успешным, но рынок был заточен под другой продукт. Искал протекции у ключевых на тот момент представителей рэп-сцены Москвы, но те всерьез украинца не воспринимали. Хотел, чтобы его музыку услышали — но это произошло только тогда, когда его познакомили с красоткой-вокалисткой Настей, вместе с которой он обогнал всех, чьи пороги обивал ранее.

К своему рэп-амплуа он вернулся этой осенью, когда выпустил сразу два альбома сайд-проекта ПТП и отпраздновал двадцать лет творческой деятельности.

Место нашей встречи словно бы подчеркивает статус Потапа: он сидит за столиком ресторана в Киеве (откроется только через час, но для него сделали исключение) и смотрит на крыши малоэтажного исторического центра. Другой фигуры его калибра на украинской поп-сцене больше нет. Сейчас он выше всех.



— Что слушал из нового?

— Альбомы Face, Bumble Beezy и Влади.

Понравилась трансформация Face. Русская реальность его будто бы приодела в черную курточку, постригла, поменяла. У него получается очень доступно доносить посыл в противовес массе нового рэпа, который непонятен. Это артист с претензией на статус нового Высоцкого.

Влади всегда был большим городским лириком. Небанальный интеллигентный рэп, записанный человеком на опыте. Он прошел и первую волну популярности, и вторую, и третью. Вот такого мне интересно слушать.

А моему 11-летнему сыну нравится Big Baby Tape. Поначалу, конечно, было непонятно, что за бред мой малой постоянно цитирует. Нецензурная лексика в песнях — ну что ж, не могу запретить такое слушать. Они в школе и не так общаются.


— Казалось, проект ПТП задуман как Ноггано для твоего Басты. Но новый релиз получился мягким и романтичным.

— ПТП задумывался как слив негативной энергии. В таком духе выполнен альбом, который я выпущу следующим. На нем будет песня про закрытый социум богатых киевлян (речь о песне “Люди люди” с альбома “/ Nina”, который вышел уже после нашего интервью, 23 ноября — прим. The Flow). В нем много знаменитостей. Я однажды попал туда, выпил два стакана виски и послал всех ***** [к черту].



— Ты себя в нем не видишь?

— Я простой человек. Общаюсь с продавцами на рынке, с бомжами. В последний раз бомжик ко мне присел на Бассейной. Не узнал меня. Иногда от бомжа можно услышать более правильные слова о жизни. У них своя мудрость, они что-то поняли раньше, чем мы.



— Лейтмотив альбома “Misha/” — это усталость от того, что ты не можешь во всеуслышание заявить: вот моя женщина, я ее люблю.

— Не усталость, а радость. Радость от того, что я теперь могу сказать об этом.



— Когда вы с Настей были наиболее близки к деанонимизации?

— Несколько раз очень хотелось рассказать, но находились причины этого не делать. Мешал мой имидж отца и семьянина — и при этом он был настоящим. Все думали, что мы были женаты с Ирой (Ирина Горовая — бывшая жена Потапа, продюсер Mozgi Entertainment — прим. The Flow), но мы уже 5 лет как развелись.

Потом мы с Настей стали играть в эту игру, ведь ни у кого нет доказательств, что мы вместе. Мы веселились как могли, рассказывали журналистам: “Между нами ничего нет, что вы!” Никто не смог докопаться до нашей истории. А потом я стал сам себе неприятен, потому что скрывал свою женщину. Это некрасиво по отношению к Насте. Мы поговорили и решили: “Все, надоело, давай сделаем следующую свадьбу”.



— “Следующую”?

— Уже было несколько раз, когда мы вступали с ней в законный брак. Та открытая свадьба, которую все увидели, была уже энной по счету у нас. Даже не вторая, чувак.






— “Журналисты желтых пресс, я пустил бы вас под пресс”. Какую самую большую чушь о себе читал?

— Что я депутатский сынок и связан с наркотрафиком. Бесконечная беременность Насти.

Даже рождение моего сына 11 лет назад сопровождалось охотой папарацци: у больницы в кустах лежал чувак с огромной камерой и ждал меня. Я его поймал, посадил в машину, сказал: “Я тебя сейчас убью. Там роды моей женщины идут”. Удивительный диссонанс. Он говорит: “Пожалуйста, это моя единственная работа. Можешь вернуть мне камеру”? Я подумал, что да, надо быть добрее.

К Насте под подъезд приезжал чел, бросал в нее мандаринкой, она поворачивалась, орала: “Да какого хера!”, и он ее в это время — чик-чик-чик, снимок, еще снимок.

Мы с Настей двумя машинами однажды поджали чуваков, которые за нами следили. Это продолжалось уже два дня, мы не могли ни поцеловаться, ни обняться. Выхожу с ребятами, говорю им: “Пожалуйста, прекратите это делать”. Может, чуточку другими словами.



— Ты рассказывал, что впервые выступил за деньги, когда тебе было 13.

— Это районный движ. На улице поставили сцену, я читал свой рэп под чужие минуса. Я же из спорта, всегда знал, в чем разница профессионала и аматора. Профессионал — тот же аматор, но получает за это деньги. Мне заплатили деньги, поэтому я с тех пор стал считать себя профи.



— Когда ты понял, что у тебя получается рифмовать слова, оформлять стихи?

— А ты считаешь, что у меня получается?



— С переменным успехом.

— Каноны определения рифм меняются, а сами они остаются. Но спасибо за честность.

Я в школе стал рифмовать. У меня было много рэпа про одноклассников. Я всех диссил. Говорил, этот — тугодум, а эта телка — шлюха. Была еще песня про учителей, где я крыл химичку с физруком, но в смешной форме. Это слушали внутри школы, а потом какая-то сука передала это директрисе. И вот представь: я сижу у нее в кабинете, она протягивает руку к магнитофону, жмет на “плэй” — а там мой рэп, где я ее же поливаю дерьмом. Она спокойно говорит: “Леша, ты же талантливый человек. Тебе не кажется, что ты тратишь энергию не в то русло?”



— Если бы кто-то так сделал в моей школе, этот парень стал бы героем.

— Я не был тогда героем. Я в пятом классе перешел из другой школы. Пришлось доказывать, что я могу там существовать. Тогда били очень сильно. Это сейчас про буллинг кто-то может говорить. А в школу на Русановке с пистолетами ходили. Это были девяностые. Когда я был в девятом классе, мои одноклассники уже участвовали в бригаде, охраняли стоянки машин. Одноклассницу прям под школой бросили силой в BMW и увезли. Несся hardcore shit.

Был период, когда я выходил и дрался с двадцатью людьми. Одного-двух успевал умантулить — а остальные на меня наваливались. Пока я всех не уложил по очереди, и мне сказали: “Все, ты красавчик”, я не мог считаться представителем этого общества. План за углом школы и наш классный руководитель, который всех сдает мусорам. Потом весь класс приходит и говорит ему: “Ах ты, сука, сдал нас мусорам”. Вот это были времена! При этом я старался сохранить позитивный взгляд на окружение и писать не о том, что происходит.







— Правда, что какое-то время ты работал учителем физкультуры?

— Я учился в 141-й школе, а в 136-й был преподавателем практики по физкультуре, да.



— У тебя же тогда уже были песни, тебя уже знали.

— Меня и там хотели побить! Это Русановка, чувак. Не дай бог тебе ухаживать за девочкой из другой школы.

Что такое практика учителя физкультуры: приходишь и преподаешь у первого, третьего, пятого, девятого и одиннадцатого классов. В девятом классе, например, училась Санта Димопулос. Она была самой красивой девочкой. А мне было лет 19. Я на нее поглядывал — и ее одноклассники ко мне подходят после урока: “Еще раз так на нее посмотришь, мы тебя убьем”. Пришлось с ними поговорить по-другому. Я же тоже с Русановки!

Один раз, помню, мы сильно забухали, и я, лежа на лавочке, проводил урок: “Вокруг зала четыре круга шагом марш!”



— Украинский рэп нулевых — каким он был?

— На слуху были киевляне Зеленые Каштаны и Сross Tribe, ТНМК из Харькова, ВУЗВ из Ровно. Рэп был очень “стрит”: никуда не выходил, был вещью в себе. Когда я пытался заработать рэпом, на меня все смотрели, как на идиота. Я стоял с кассетами под офисом музканала М1, ездил со всем этим в Москву, и нигде меня не воспринимали всерьез. Приезжал к Владу Валову, выступал на разогреве у Bad Balance, и такое все было настоящее, до всего хотелось дотянуться.

Москва всегда была напыщенная. Туда же съезжались люди из самых глубоких деревень, и становились, как им казалось, королями. А я приехал из Киева, воспитанный, с идеей, с честными глазами. У меня были при себе пачки текстов и миллион идей — а мне в ответ фыркали. Мне дали понять, что мою музыку никто не хочет, никому она не нужна.





Я на стройке зарабатывал $100, а запись одной песни на студии стоила $150. Еще и родители все время спрашивали, когда я уже займусь чем-то серьезным. Я стал вести вечеринки, выступать с друзьями. Платили по 100 долларов.

Это было время подъема R&B, коммерциализированного хип-хопа — все начали быть R&B-исполнителями. Я оказался тут как тут.

Я уже встречался с Ирой, а она была зарабатывающей банкиршей. Она приехала в клуб, посмотреть, как я работаю, как наизусть фигачу тексты, снимаю с какой-то девочки футболку и угощаю шампанским. Заработал тогда 400 долларов, купил Ире коктейль, казался себе королем жизни.

Когда мы с Ирой познакомились, я писал песни и дарил их. Ира недоумевала: “Зачем ты это делаешь бесплатно?” Она сказала, что у нее есть знакомый, которому надо написать песню. Я сделал, а она продала ее за 300 долларов. Это больше, чем я зарабатывал за месяц. Так и повелось: я стал делать музыку, она продавать.



— Симпатия между вами возникла еще когда она была замужем за твоим другом, артистом UGO, или уже после?

— У них уже закончились отношения на тот момент.






— Он же твой друг. У вас происходил мужской разговор типа: “Юра, я влюбился в твою бывшую”?

— Мы до сих пор дружим с Юрой, он, кстати, планирует камбэк. У нас не возникало потребности говорить об этом. Когда кому-то из нас плохо, мы помогаем друг другу. Это один из самых верных моих друзей.



— Ты себя воспринимаешь артистом, поднявшим рэп в стране?

— Я больше поднимал себя, а не рэп. Но я его популяризировал в других слоях.

Я точно имею отношение к этой культуре, но не могу назвать себя ее флагманом и носителем в чистом виде. Есть же стандартный образ рэпера-золушки, который прошел школу улиц, потом стал знаменитым. Вот это точно не про меня.



— Тебе нравится то, к чему сейчас пришел украинский рэп?

— Мне нравится уже то, что он пришел хоть к чему-то. Посмотрел на Alina Pash. Послушал, как читает Alyona Alyona. Kurgan feat. Agregat близки мне по юмору. Marul нормально чешет. Giga1, которого я помню еще по клубу “Ультра”, оказался мастодонтом, и круто прокачался в своей стезе. Посмотрел рэп-баттлы Pit Bull, где чуваки читают с бешеными скоростями и на украинском языке.

Раньше все, что производила наша рэп-тусовка, этой тусовкой и поглощалось. Культура без выхода. Я из нее и скакнул в совсем другую крайность.



— Тебя обижает, когда Alyona Alyona пишет, что не является фанаткой Потапа?

— Она не должна быть фанатом Потапа. Для нее, как и для большинства ребят, которые считают себя тру-рэперами, я больше раздражитель, чем пример для подражания.



— Твоя цитата: “Я уже предал себя в рэпе, но тогда мне пришлось убедить себя, что чтобы начать зарабатывать, мне надо делать музыку, которая понравится всем”.

— Есть каноны жанра, в которые я с самого начала не попадал. Мне сложно и неинтересно быть рэпером в чистом виде.

У нас же не было такой рэп-тусовки, как в России. Думаю, даже Толмацкий у нас не смог бы сделать Децла, потому что тут другая культурная основа, хотя ВУЗВ доказали: рэп может существовать в украинском духе. Определенное влияние на украинскую сцену существует и сейчас, но все равно никогда наш рэп не будет идентичным русскоязычному.

А я хотел большего. Думал, какой же нужно читать рэп, чтобы он стал популярным и оплачиваемым. И появился Серега, который всех разорвал, потому что был понятным и народным. Тогда я начал ходить на свадьбы, разные мероприятия, чтобы понять, что именно украинцам нравится. И я увидел, что наши люди любят отдыхать, петь застольные песни.





Я понимал, что это неприятный момент отрыва от жанра. Но для того, чтобы зацепить аудиторию, нужно записать рэп, который можно исполнить за столом на свадьбе. И, наверное, мелодичный припев этой песни должна петь девочка. Для меня, сотканного из уличного хип-хопа, это был болезненный разлом.

Но это ведь тоже я. Забавный, который может рассмешить “попой, как у Ким”. Я в этом более трушный, чем многие рэперы. Я ушел не от честности, просто меня захлестнул поп, потому что в поп-музыке все сразу становится веселее, ярче и красивее.

Но эта мысль меня и сподвигла к тому, что нужно вернуться к самому себе, прежнему. Потому и написан альбом “Misha/”.



— Но ведь твой успех сформировал запрос на аналогичный рэп. Программный директор канала М1 требовал от молодых рэперов прописывать партию баяна, “чтобы было, как у Потапа”. Это реальная история.

— Ты меня хочешь во всех грехах и недоделках других музыкантов обвинить? Тогда уже появился Серега, который понял, что можно читать рэп с гармошкой и частушками, и это произвело эффект бомбы. Потом появилась Бьянка, которая поет. И я подумал, почему бы не делать так же, но веселее, посмеиваясь над этим жанром? Мы с Настей сделали пародию на них. Вот, как все началось.

Я не буду искать уважения у других рэперов. Хотите быть Потапом, ну так попробуйте им быть. Так, как мы сейчас живем в нашей псевдо-рэп-тусовке, настоящие рэперы даже близко не живут. Ни у кого нет тех стволов, тачек и образа жизни.

Если копнуть глубже, то хип-хоп же вышел из дискотеки, из фанка, музыка о хорошем. Потом появился гэнгста-рэп, который многое омрачил. Теперь это все смешалось с поп-музыкой. А я зацепил самые что ни на есть основы — легкость, веселость бытия, дискотеку, фан и праздник. В нашем дуэте с Настей я все время ржал над собой. В этом была свобода.







— Баттл с Серегой в 2008 на Дне города Донецка. Что это было?

— Зачем ты бьешь по больному?

Я к тому моменту три года вел фристайл-баттлы на “Сникерс урбании”, рифмовал на ходу. Вот организаторы и придумали: есть Серега и Потап, два самых популярных рэпера, давайте они у нас побаттлят. Один будет на одной сцене, второй — на другой. Покажем это в прямом эфире.

Чувак, это был самый странный баттл в моей жизни. Я провалил его из-за слабой подготовки. У меня малой родился, я был на нерве и для меня это уже был десятый подряд концерт. Чтобы ты понимал: мы с ним опять баттловали в 2017 году на какой-то вечеринке. Мне потом говорили: “Ты три раза вызывал его со сцены. Как ты всех *** [достал]”.



Серега нормально готовился, он потом мне рассказывал об этом пьяный. Он ведь превосходит меня как рэпер. У него уже был, кажется, проект Айвенго. Уже тогда ему стало плохо, так он из этого и не вышел.



— “Самый странный баттл в жизни”. Были и другие?

— Пару лет назад выхожу из киностудии Film.ua, ко мне подходит чувак: “Ты же Потап! Я тебя вызываю на баттл”. А я был не в духе. Говорю ему: “Чтоооо? Давай прямо сейчас”. Он разволновался, набубнел мне что-то. А я в ответ разложил его, уместные какие-то шуточки получились, пацаны мои орали. Потом сказал "спасибо" ему, за то, что он решился подойти что-то сказать Потапу. Издалека могут все, а вблизи — другое дело.



— Юрий Бардаш — крутой?

— Очень! У нас даже группа была. Юрчик и Фил Ли (сейчас — проживающий в ЭлЭй клипмейкер — прим. The Flow) танцевали, а я читал рэп.

Юра потрясающий чувак с уникальной чуйкой. Тонкая душа. Я его подкалываю: “Вася, расслабься, ты же танцор”. Вот он Коррупцию недавно запустил. Я спросил: “Юра, ты же не блатной, чего блатуешь?” А он по-настоящему верит в это. А как Грибы у него замечательно получились!



— Камбэк группы Grebz — это удача?

— На это можно по-разному взглянуть. С продюсерской точки зрения — конечно же, это недо-группа Грибы. Без продюсера вы, ребята, *** [ничего] не можете. Это значит, что продюсеры нужны. И мое продюсерское нутро такому раскладу радуется. Я и Юре говорил: “Без тебя у них не получается”. Он очень сдержанно реагировал, он же сдержанный парень.

А с другой стороны, я понимаю этих пацыков, которые классно читают и хотят продолжать это делать. Мне понравились их клипы. Со стороны артиста мне даже их жалко. Но там бам! — и миллион на клипе накапал. Значит, что-то у них получилось. Я не считаю, что это провал. Учитывая скорость потребления информации сейчас, они колыхнули.

Но продюсер все равно важен. Человек, который системно мыслит, видит проект и подходит ко всему, как к цепочке событий. Grebz делают прикольный рэп и музыку, но Юрчик добавлял им как артист. Во времена Грибов он мне говорил, что учится у пацанов. А оказалось, что он был нужен.



— Каково это — быть человеком, под чью песню президент раз 30 хватал себя за член на сцене?

— Да он же не был президентом тогда. Что бомж, что президент — нет разницы. Есть энергия. Вот ты пришел подготовленный — ты человек без журналистской мишуры. Я вижу человека. И я от этого живу. Люди заставляют меня жить, я в них не разочаровался.

И Зеленский для меня — человек. Очень хороший, кстати. Верящий в хорошее. Смотрю на него и думаю: я видел президентов всех стран, для всех выступал. И иногда становится плохо от энергии, которая от них исходит. Когда выступаешь, сразу видишь: кто к тебе в зале плохо относится. А Вова — единственный из президентов, кто веселый и порядочный. Я расстроен, что он перестал быть актером.







— Ты мог бы написать песню “Мой лучший друг — президент Зеленский”?

— No fucking way. Даже если бы он был моим лучшим другом. Это такая конъюнктура, но там, в России, все так работает. Мы недавно провели несколько дней в Париже с неким Василием Вакуленко. Обожаю его песни. Чувствую, что он раненная расстроенная струна на гитаре. Долго говорили и сошлись на том, что у них в стране все по-другому.



— Он мне сказал, что ты звал его на свадьбу с Настей. Это прикол?

— Да, звал. Я его люблю, он классный штемп. Я не знал, что ему запрещен въезд. Половина приглашенных не приехала, потому что нельзя. Никогда этим не интересовался.



— Группа Время и Стекло. Правда, что перед хайпом песни “Имя 505” вы собирались группу закрывать?

— Группа приносила деньги, но мало. И она была неустойчива: выпустит клип — есть концерты. Закончился хайп — нет концертов. Но самое главное даже не это. Они принесли в год столько-то, спустя год — в два раза больше, но этого все равно было мало, потому что они стояли за Потапом и Настей. А Потап и Настя — мультимиллионный бренд. Мы в год зарабатывали столько, сколько вся рэп-музыка в России вместе взятая. Я отвечаю за цифры.

Так вот, между Дорофеевой и Позитивом ничего не происходило. Если в дуэте Потапа и Насти сначала была ненависть, потом любовь, то тут ничего. Ну поют, ну популярны — искры-то нет!

Сколько стоил этот клип? Пускай будет 10 тысяч долларов. Мы расслабились и написали песню “Имя 505” — конченную, отбитую, придурочную. Я даже не старался в рифму: “И опять, и опять. 505, 505”. Короче, прогнали, но над хуком я работал очень сильно.




Когда Позитив пришел на студию и услышал ее, он такой: “Шо это вообще такое?”. С Надей мы тоже поругались. У Mozgi Entertainment же схема — мы работаем, зарабатываем миллионы, попадаем в хит-парады. А тут просто отпустили все вожжи, пошли против системы — и это взлетает, как ракета. Когда мы поняли, продолжили бить в ту же точку. И трэш-поп — с припевами такими, с разными штучками — стал целым стилем.



— Настя рассказывала о вашем знакомстве так: ты посмотрел на нее и сказал: “Ну, сиськи норм, жопа норм”.

— Вот мы опять про неловкую ситуацию говорим, ставшую ценным воспоминанием. Мне было интересно, как она отреагирует.

Я три дня назад подхожу к диджею в баре, показываю на микшер и говорю: “А можно я попробую?”. Он такой: “В смысле?”. Мне было интересно, как ситуация завершится.

То же и с Настей. Когда подходишь первый раз к девочке и говоришь: “Сиськи классные”, она по-настоящему реагирует: “Чтоооо?”. И ты видишь: человек честный в этот момент. Оглянись. Сейчас к половине девочек в этом ресторане подойдешь с этой фразой и они отыграют сразу: “Хи-хи, привет”. Настя никогда не промолчит и всегда скажет правду.



— Почему вы ссорились?

— Потому что я завидовал ее успеху. Я-то все написал, вытерпел ее на студии — она со своими понтами пришла: “Я это петь не буду. Что за низкосортная *** [фигня] — “непара-запара”, два притопа, три прихлопа?”.

И тут пошли совместные выступления, где мне кричали: “Слышь, ты тут не базарь, пусть она поет!”. Ух я злился! Ей стоит раз взмахнуть волосами — и ее все любят! А я? Вот это эго неудовлетворенное вызывало зависть и ненависть к ней. Я же придумал это! Как она, сучка, все забирает?



А она видела, что мне плохо. Всегда выпячивала меня вперед: “Да что я? Вот Леша”. И от этого снисхождения ко мне я раздражался еще больше. Я хотел уже заканчивать этот проект. Потом ко мне подошла девочка из группы Ангел-А: “Ну как там Настенька?”. Я такой: “Да нормально”. “Ты же ей не завидуешь?”. “Я? Завидую? Пффф!”. “Ну ты не завидуй, потому что девочка всегда будет популярнее мальчика в дуэте”.

И эта фраза меня полностью переключила. Я подумал: “Блин, да чего я пыжусь! Радуйся, что она вообще появилась в твоей жизни”. Этот период научил меня быть видимым на сцене — интересным, прикольным, необычным. И когда я понял, что мне не надо соревноваться с Настей, мы превратились в настоящий супердуэт.



— Можешь вспомнить, как Потап и Настя перестали быть просто коллегами? Ту ситуацию, тот взгляд, те слова.

— У нас было несколько таких моментов. Сначала у Насти закончился контракт, ее позвали другие продюсеры, она решила уйти. Мне стало так больно от этого. Не потому что я собственник. Не потому что мы теряли этот дуэт, который я половину времени ненавидел. Не знал я, почему. Я сказал: “К кому ты уходишь?! Куда?! Ну и катись!”. А внутри-то происходила совсем другая реакция.

Потом случился похожий момент — я хотел, чтобы мы поссорились, и я собрался уходить. А потом пришел обратно, сильно пьяный, и сказал ей: “Я люблю тебя. Никуда не отпускаю! Ты моя”. Утром я проснулся в самолете, она мне: “Ты помнишь, что ты говорил?”. Я: “Нет, не помню, ничего не было”. И у нас начался открытый энергетический контакт друг с другом, потому что приоткрылась эта дверь.

Все, кто знает нас в жизни, в курсе, что мы целуемся, обнимаемся бесконечно. Мы вчера гуляли в парке, за ручку держались — вот та же энергия была!

Я когда увидел Настю, сразу понял: она — женщина, которая поменяет мою жизнь. Поэтому я себя все время вел по-хамски. Сейчас я понимаю, что все время откладывал этот момент, а стоило поддаться этим чувствам — и все произошло. У меня появился смысл жизни, я стал счастливым человеком. Вот этот альбом — может, он не возглавит топы прослушиваний — но он важен лично для меня.



— Цитата из лучшей, как по мне, песни релиза: “Я помню, раньше в этом месте был стрип, был баунс. / Там Настя целовала танцовщиц, oh shit”.

— Ну да, ну было. Настя такая, горячая женщина. Может потанцевать на руме со стриптизершей. И клип “China”, кстати, об этом — о том, как наблюдаешь женщин, но любишь все равно одну.







— А теперь про песню, которую я не люблю, — Mozgi “999”. На нее снят клип, где вы с шахтерами, с детдомовцами снялись. А в тексте — “вызываем телок, скачем с ними под потолок, звоним куму, приезжает подруга подруги — вот что я называю родиной”. Правда? За это нужно любить родину?

— За это тоже. Об этом никто не говорит. Обычно это делают так: надевают шаровары, начищают трезубец, трижды его целуют и поют гимн Украины. А если бы ты был артистом и ездил по всей Украине, то видел бы каждый уголок нашей страны. И знал бы, как она живет; эти люди бедные, которые еле выгребают.

Мы наблюдаем эту серость — почему черно-белый клип? — видим, как ей тяжело, как она стонет, раненая от войны. Что мне нравится в этой стране: не ее начищенные трезубцы, гопак и вышиванки, а очень конкретные вещи. Только в нашей стране можно увидеть красивую девушку — мало того, она может приехать с подругой на концерт и после концерта посидеть с тобой поговорить. Настоящая красивая девчонка! То, что ты можешь покурить траву с чуваком, который пришел к тебе на концерт и захотел угостить. Об этом кто-то поет? Никто об этом не поет, потому что язык в жопе. А Кузьма Скрябин пел про руину, пел про жопу эту!

Мы тоже хотим петь о том, что видим. У нас одна страна. И в ней, в этом интернате — а мы снимали в настоящем интернате и на настоящем рынке, где воняло мясом, с хлоркой перемешанным! — были люди, которые стремились и хотели быть лучше. Но к сожалению, сейчас положение дел такое. И наш взгляд — вот это все “Трэвис Скотт в слоу-мо и пасется скот” — это те картинки, которые летят перед окнами нашего автобуса, когда мы едем. Под Трэвиса Скотта, и мимо нас в слоу-мо — жизнь этих людей, И “к нам приехали девчонки”, и “мы летим туда на чартере” — это тоже Украина! Часть нашего взгляда на эту жизнь! В этих словах нет ни капли лжи.

Если у тебя возникает диссонанс, то мы этого эффекта и добивались. Я не хотел показывать Украину, как это делает Alina Pash, выходя в белой шапке на парад. Это самая непарадная песня. Но знаешь, как вот эти чуваки, с которыми мы снимались возле БелАза… Как им нравилось, что мы приехали!


— Ты можешь себе сейчас позволить косячок с фанатами?

— Я точно тебе могу рассказать, что меня недавно обыскивали милиционеры. Не помог ни статус, ничего. Я ехал со съемок “Голоса”, меня остановили, я вышел из машины, подумал, что сфотографируюсь — и на этом все закончится. Но нет, очень злые, психованные чуваки, очень долго шмонали. Последний раз меня паковали, когда я был в институте физкультуры, нас гурьбой взяли за драку между хоккеистами и футболистами. Но в бобике закончился бензин, и нас отпустили.



— “Где вырубается мотор, его восьми турбин / Почему он так заряжен и всегда горит?”. Что тебя продолжает заряжать? Откуда огонь?

— Вот я с тобой пообщался, ты мне передал много интересной энергии. Я общаюсь с сыном — это атомный реактор. Весна! Молодая жена! Я на The Flow! Щас меня все эти додики прочитают и будут фыркать! Но я все равно их пошевелил маленько, хоть немножко, хоть на секунду. Энергия все равно должна быть хорошая — позитив, никакого негатива. Концерты, сцена.

У меня есть миссия в этом мире. Ко мне подходила девочка после концерта, сказала, что послушала какой-то из моих альбомов — и после этого позвонила папе, с которым не общалась 15 лет. И пришла сказать: “Спасибо”. Это, блин, стоит всех денег мира! Одна перевернутая судьба! Творчество в реальной жизни, оказывается, может делать какую-то хорошую вещь. Оно может быть прикладным, оно может быть мотивирующим, обучающим. Может иметь разрушительную функцию, но разрушительная — не ко мне. Это туда, к Элджею, наркотикам и самолюбованию всех малолеток. И то, даже в этих малолетках есть какая-то фишка! Ты смотришь — они ошибаются. Да, они смотрят, сколько косичек заплели, сколько татух набили на лице — и больше уделяют внимание форме, чем содержанию. А я уделяю содержанию! И это содержание — чистая энергия. А она везде!