И почему его никто не смог заменить
5 лет без Murda Killa: чем он был важен для русского рэпа
В июле прошло пять лет со смерти Murda Killa. Толя Пситеррор объясняет его роль, наследие и культ.
13 июля 2020 года стало известно о смерти московского рэпера Murda Killa. Новость, печальная для фанбазы, на первый взгляд, почти не отразилась на общем ландшафте русского рэпа. Мерда работал в нишевых жанрах, писал хоррор-треки и фитовал с андеграунд-коллегами. И, можно предположить, сильного влияния на жанр оказать не мог.
Как учит нас телеграм-канал "Забыто", самые трагические истории в наше время быстро перекрываются другими инфоповодами. Но не в этом случае.
В эпоху доминирования витального и жизнелюбивого трэпа над заунывным подъездным андером Максим Решетников предложил действительно что-то новое, а не попытался воспроизвести эстетику подземки ранних десятых. Вероятно, именно это позволило Мерде обрести такую преданную аудиторию.
Если спуститься в комментарии под выпусками передачи Депрсна с Мердой, можно увидеть, что там до сих пор появляются новые сообщения. Люди снова и снова приходят туда, чтобы пересмотреть наизусть выученные разговоры. Это должно удивлять: Мерда не был сильно популярен при жизни, у него нет хитов, он выпустил не так много музыки. Но его помнят.
“переслушиваю интервью и альбомы почти каждый месяц. вел переписку с ним в ВК, фанател сильно и писал тексты в его стиле. до треков не дошло, но он всегда заценивал текста и видео которые я ему скидывал. был невероятно добр ко всем, и всем по возможности отвечал. если не в переписке ответит, то в эфире в вк точно ответит. мировой был мужик. царствие небесное”
Сами появления Мерды в Депрсне значительно отличаются от того, что ожидаешь от типового интервью с молодым русским рэпером. Лес, распитие дешевой настойки со смешным названием “Круглый год”, рассказы о запирании дома с водкой и старой плейстейшн 3 — все эти атрибуты сильно противоречили цветущему тогда трэпу. Равно как наивный и стремительно пьянеющий Мерда противоречил рэперскому пафосу.
Незнакомому с ним зрителю непросто было поверить, что герой видео писал неплохие биты, сочинял плотно зарифмованные тексты с обилием красивых образов, хорошо обращался с голосом (в том числе и на распевках).
Но самое главное для рэпера — он просто круто читал рэп. На одном из последних прижизненных куплетов, фите с Хорусом и Заразой “В облака”, Мерда звучит куда убедительнее своих соседей по треку, причем как по форме, так и по содержанию. Даня Порнорэп называл этот трек одним из лучших переносов мемфис-эстетики на русский язык, и поспорить с ним трудно.
Однако главная трагедия Мерды в том, что имея все эти таланты, ему было негде их применить. Формируясь как рэпер в начале десятых, когда жанр уже вышел из падика, но еще не вошел в трэп-хату, он впитал две этих материи, выработав нечто свое. Строчка Метокса “Слишком трэп для андеграунда, но для трэпа слишком андер” точно характеризует Мерду и его место в русском рэпе поздних десятых.
Но именно это во-многом уникальное положение позволило Максиму сформировать собственную рэп-вселенную, не похожую ни на одну другую. Этим легко и объясняется такая преданная любовь слушателей, которые до сих пор гоняют треки – потому что больше никто такого не пишет сейчас, и не писал тогда.
MURDA KILLA КАК ГОЛОС МОСКОВСКИХ СПАЛЬНИКОВ 2010-Х
Невозможно недооценить ту удачу, которая выпала Москве нулевых в лице Гуфа. По его трекам можно изучать жизнь в столице в то время до самых мелочей: что тогда волновало молодых ребят, где они тусовались, чего хотели от жизни. Когда слушаешь Гуфа, образы той Москвы проявляются перед глазами так же четко, как и образы Калининграда Бабангиды или Челябинска Триагрутрики. Но с распространением трэпа региональные различия стерлись. Yanix, OG Buda, Pharaoh — все они тусовались в одном большом виртуальном ночном клубе, географическое расположение которого не имеет значения. В то время как рэп Мерда Киллы продолжал летопись Москвы.
Наследуя многие приемы старого рэпа, Мерда стал рассказывать о новой реальности. О той ее части, которую трэперы не замечали. Лучше всего эта часть творчества Максима раскрывается на релизе "Brokestar". Как понятно из названия, альбом — броук-мемуары человека, живущего в Москве 2010-х.
Герой этого альбома работает продавцом-консультантом, испытывает тревожность из-за собственной нереализованности, а все шансы на смену курса душит дешевыми веществами. Это абсолютно противоречит той эстетике, которую воспроизводил русский рэп поздних десятых, где наконец-то появились лейблы и авансы. Пока Платина флексил около кинотеатра "Октябрь" для клипа "Санта-Клаус", в десяти километрах от него Мерда Килла закупался в Пятерочке: “Я опять цепляю пиво и пельмени в "пятаке" / в этом платье ты красива, но мне завтра в КВД”.
Отдельно важным в творчестве Мерды является то, как он описывает проблему зависимости в современных условиях. С появлением Тора окончательно ушла уличная романтика подьездного рэпа нулевых, с его мутками и авантюрами. Осталось только мрачное употребление в одиночестве, которому и посвящены многие строчки Мерды: “В Кунцево ненаход, на Курскую переход”, “Я рассыпался по полу, будто мелочь из кармана / Пять таблеток это много, три таблетки это мало”. Ну а строчку “Что за мелкие магнитики у нас на холодильнике", / спросят тебя родители, они таких не видели” вполне мог бы написать Гуф, будь он лет на 15 лет младше.
Мерда Килла был одним из немногих, кто серьезно говорил на эту тему в русском рэпе, без постмодернистских клише из трэпа. Глядя, как поколение зумеров массово жалуется на невозможность купить квартиру или найти хорошую работу — можно и задуматься, может все эти песни про мелочь в джинсах отнюдь не художественное преувеличение, а реальная поколенческая проблема, которую Мерда предвосхитил?
MURDA KILLA КАК ПРОВОДНИК ТРИЛЛ-ЭСТЕТИКИ
Нереализованность в обществе, воспетая Максимом, воспитала в нем своеобразное к этому обществу отношение. Если Мерда не поет про ненаходы и мелочь в джинсах, то вероятно, он поет про убийства обывал, зашедших в лесную чащу глубже нужного.
Максим чуть ли не единственный, кто настолько настойчиво пытался привнести клише из трилла в русский рэп: агрессия, насилие и отрицание общественных норм как таковое. Мерда очень любил мистику числа 187 (раздел Уголовного кодекса Калифорнии, рассматривающий убийства), которое он взял из трилл-рэпа и сделал своим то ли эдлибом, то ли фирменным знаком: "Это 187 и жизнь принадлежит не всем / Это 187, я на тоскливом целый день..."
Но если на Западе через этот троп выражался классический для рэпа сюжет про нелюбовь к обществу, то у Мерды получилось передать более глубокое настроение, пускай и не сразу.
На первых альбомах было ощущение, что это просто слэшер, наполненный лишь ненавистью к социуму, без какой-либо дополнительной нагрузки. “Да будет пиздец — это без вариантов / На сером свитшоте бордовые пятна / Меня избегают — и это приятно” — такое настроение сквозило через все эти треки.
Однако на последних альбомах, когда западное Один Восемь Семь сменилось на более понятное русскому уху Один Ноль Пять (статья про убийство уже из нашего Уголовного кодекса), этот слэшер начал принимать метафизические черты. Очевидно, сказалось увлечение Мамлеевым, которым Мерда часто восхищался в интервью.
Ненависть к обществу сменилась на ненависть к миру как таковому, к пространству и времени: “Нахуй беспонтовый мир, ненавижу каждый атом”. Лирический герой поздних треков стал беспокойным духом, скользящим между измерений. Если сначала Мерда грезил о роли крутого парня с ножом, то позже он представлял себя чем-то совсем бесформенным: “Я зайду к тебе домой, не открывая двери / Ты приблизился к тому, во что ты вряд ли верил”
У Мерды получилось соединить вещи, крайне далекие друг от друга изначально: черных трилл-рэперов из гетто и советских андеграунд-поэтов. И это не был переход от одного к другому, эти две эстетики гармонично соседствовали друг с другом в одном треке. Слушая эти песни, сложно сразу это заметить, но когда задумываешься, насколько это далекие культурные пласты — остается только удивиться, как бесшовно их удалось соединить.
Но несмотря на пристрастие к хоррору, творчество Мерды не ассоциируется с чем-то злым. Все эти ужасы звучат не как попытка запугать слушателя, а как выражение собственного душевного надрыва. Душевного надрыва, который является одной из частей броук-лайфстайла.
MURDA KILLA КАК СМЕЛЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТАТОР
Там, где появляется интерес к метафизике, закономерно и увлечение славянской мифологией. И это увлечение Мерда преобразовал в целый совместный альбом со своим старшим товарищем Сашей Скулом. Но главная крутость “Навьих троп” не просто в том, что это песни по мотивам мифов, а в том, как эти мифы умело внедряются в трэп-контекст. “Насорил в моем лесу — насадил тебя на сук” — читает от лица Лешего Мерда, и в этом нет стилизации под нечто сказочное, как это часто бывает в подобных произведениях. Все звучит органично рэпу, без кринжового ощущения, как от рэп-мюзиклов и прочих попыток перенести хип-хоп в другую среду.
И в этом заключается еще один крутой навык Мерды — умение экспериментировать с формой и содержанием. Как он смешивал трилл и Южинский кружок, так он и вносил необычные краски в устоявшиеся жанровые нормы. Например, почти весь релиз “Темнота” выдержан в едином стиле, это видно даже по названиям треков: “Пугало”, “Темнота и сырость”, “Шепот из подвала”. В них Мерда в привычной манере повествуют о смерти, чужой и собственной, все в рамках хоррор-рэпа, и по лирике, и по звучанию.
Но в конце релиза спрятался трек “Пока тает ночь”, совсем не похожий на остальные. Вместо привычного злобного зачитона — чувственная распевка про любовь к ведьме. И только наличие ведьмы в этом уравнении дает понять, что это трек Мерда Киллы, а не какого-то влюбленного юноши из чартов.
То есть Мерда любил взять какую-то понравившуюся ему идею, а потом вписать ее в свой мир, найдя для нее подходящее место на полке. Кикимора спокойно уживалась рядом с консультантами масс-маркетов, а фонк — рядом с наивными балладами. Такая гибкость в творчестве позволяла ему развиваться от релиза к релизу, даже находясь в таком тесном жанре как хоррор-рэп.
Прогресс шел до самой смерти Максима. Это слышно и на посмертном релизе "D.S.H.H.", где Мерда ощущается как музыкант, точно знающий, что он хочет сказать и как это должно звучать. И рождало это интересную смесь: близкий к мемфису звук с кропотливой работой со словом.
“На счету четыре сотки, на дисплее три ноль пять / Двести миллилитров водки обрекли меня гулять / Нагло пялится с экрана то, что не смогу достичь / Я шатаюсь по кварталам, как подстреленная дичь” — это звучит в духе времени, но с полным отрицанием ценностей, которое оно диктует.
Про умерших музыкантов часто говорят, что они ушли на пике, потому что язык не поворачивается рассуждать о покойнике в духе “в последние годы он что-то сдал”. Но Мерда действительно ушел на пике — а то и не достигнув его в принципе, — не сказав еще очень многого. А его место текстоцентричного рэпера, который бы актуально звучал и рассказывал про мрачную сторону жизни в обществе потребления, так никто и не занял.
Спустя полгода после смерти Максима в Россию пришел вирус детройта с его бесконечными ванлайнами — и окончательно убил любые попытки модных рэперов работать с текстом. Началась новая эра русского рэпа. Эра, в которой не нашлось места последователю стиля Мерды. Тому, кто на рассказы про новые квартиры и спорткары сказал бы что-то вроде “Очередной мудак с ютуба будет хвастаться успехом, / вызвал вечером такси, но отменил и не поехал”.
Самое популярное за неделю
25 лет его лучшему альбому — повод для нашего нового ролика
