Антон Севидов: "У меня не было и мысли, что в России моя музыка найдет отклик"

Наш новый герой — Антон Севидов, фронтмен группы Tesla Boy. В конце нулевых московский коллектив стал одним из самых заметным в волне групп-западников: пели на английском, сотрудничали с зарубежными лейблами, много гастролировали за рубежом. Об опыте, полученном в ходе рывка на Запад — в этом интервью.



— В каком возрасте ты начал зарабатывать музыкой?

Моя первая группа появилась, когда мне было 14 лет. Мы играли такой джаз-рок и то, что тогда называлось “эйсид-джаз”. Были 90-е, индустрии как таковой вообще не было. Была российская эстрада с попсой, и было что-то совершенно андеграундное. Такой прообраз электронной сцены, поддерживаемой “Птючом” и “Омом” — ее я застал в виде уходящего явления уже.

Когда мне исполнилось 16 лет, я начал играть джаз в клубах — мы с мамой остались одни после смерти папы, пришлось резко начать зарабатывать. Потом я параллельно начал диджеить и даже стал резидентом МДМ. И тогда начал делать первые серьезные студийные записи. Купил на выигранные на конкурсе джазовых пианистов деньги сэмплер и вертушки. Несколько треков потом даже попали в ротацию радиостанции 106.8. В 18 лет я думал уехать в Нью-Йорк и уже собрался покупать билет. Но мама заболела — я не мог её оставить тут одну. И стал думать как пробиваться здесь. На протяжение долгого времени я пытался понять, как найти свою публику. А она все не находилась.

Потом, через пару лет, уже имея за плечами работу саундпродюсера, я с Борей Лифшицем (ныне барабанщик Би-2) и Колей Сарабьяновым (ныне гитарист Therr Maitz) собрали группу Неонавт. Песни были, кстати сказать, на русском языке.





— Ты это с расчетом делал — чтобы на “Наше Радио” попасть? Или так само совпало?

У меня не было такого расчета. На тот момент я задружился с нашим рокерами: когда мне был 21 год, я делал музыкальный продакшн группе Би-2. Также участвовал в записи альбома Сплин “25 кадр”: я там играю на “родесе” в песне “Феллини”. На альбоме “Заноза” Найка Борзова играл в паре вещей. На тот момент действительно казалось, что там происходит что-то интересное. А “Наше Радио” — это было странно, формат даже тогда был не гибким и узконаправленным. Шаг вправо, шаг влево — не воспринималось. Хотя нас даже пригласили на фестиваль “Нашествие”.



— И как там было?

Очень странно, я бы сказал, ужасно. На этом произошел очередной этап переосмысления: я начал писать новые песни. А на протяжении всего времени, что я писал альбом Неонавта, мы получали очень много сообщений из разных концов мира, где иностранцы нам писали: “Очень классная музыка, но мы не понимаем слов. Запишите трек на английском!”.



— Как они находили ваши песни?

Тогда только появился MySpace — главная платформа, через которую все узнавали новую музыку. Я начал писать треки на английском, у проекта даже названия не было, я не знал, что с ними сделать. И параллельно появилась тусовка ребят Пойдо-Компанийца-Мазуренко-Димы Японца, которые начали делать вечеринки в “Кризисе жанра”. Мы подружились, я пришел на вечеринку и удивился, что та музыка, которую они играли — это та музыка, которую слушал я сам. Как старая (нью-вейв, постпанк), так и все группы, которые появились в тот момент — Soulwax, Justice и так далее.

Японец стал ставить наши треки на своих сетах. Было очень смешно: я ходил по танцполу и говорил знакомому: “О, классный трек играет”. Тот: “Да, классный”. “А знаешь, это я пою”. “Да ладно, что ты гонишь?”.

В 2009 году мы записали первые пять песен и выложили на MySpace, тут-то все и началось. Через неделю о нас написали первые западные блоги, еще позже нас поставили в своей программе на BBC ребята из Манчестера. Был забавный момент: журнал “Афиша”, который тогда был “главным министерством культуры прогрессивной Москвы”, никак не отреагировал на нас. А потом кто-то из их лондонских друзей сказал: “У вас появилась классная группа Tesla Boy, мы сейчас их в офисе слушаем. Вы их знаете?”. Они сказали: “Да-да” и тут же нас позвали играть на первый Пикник “Афиши”.

Если подытожить: в тот момент было два триггера — MySpace и тусовка из нескольких сотен человек, которая в тот момент перебралась в клуб “Солянка”.





— Русские группы поколения MySpace чувствовали эйфорию от происходящего? “Сейчас мы пойдем и уроним Запад” — вот такое было?

У нас не было цели “уронить”. Примета того времени была в том, что у нас было ощущение всеобъемлющей любви. Было чувство, что мы часть целого мира. Мы были отколоты от международного пространства, где есть Pitchfork, Vice, Coachella и так далее, а тут почувствовали, что сделали несколько шагов по сближению. В “Солянке” каждую неделю ты мог услышать очень крутую музыку — я до сих пор вспоминаю лайвы, которые тогда видел. Диджей-сет Diplo, который тогда не был звездой. Или Tiga. Или еще много кого, сейчас не вспомню.

Когда мы приехали в Нью-Йорк в 2012 году — играли в Webster Hall, был солдаут — там было мало русских ребят. В основном иностранцы. У нас почему-то большая фанатская база в Мексике.



— Самое крутое твое знакомство, случившееся в Америке?

Я познакомился с менеджментом Cherry Tree Records. Это люди, которые раскручивали Lady Gaga. Мартин Кирзенбаум, основатель лейбла, был тем самым человеком, который вел в Америке группу t.A.T.u. Его помощница рассказывала, почему они в какой-то момент все профукали. Из-за своего — хочется сказать “русского менталитета”, но нет — скажу просто: упустили свою возможность. Она рассказывала, что последней каплей стало то, что одна из них не пришла на Late Night Show.

C Марком Ронсоном мы тогда познакомились, было очень интересное общение. Играли с ним в четыре руки на рояле. Он, конечно, серьезный музыкант.



— Когда вы стали гастролировать по России, не было ощущения, что “мир всеобъемлющей любви” заканчивается где-то за МКАДом?

Во-первых — я сейчас не хочу строить позу, это так и было — когда я записывал эти треки, у меня не было и мысли, что в России это найдет отклик. Думал, окей, 200 человек в Москве и 150 в Питере будут это слушать. И первым удивлением было, что нам поступило предложение из Екатеринбурга. В Киеве был крутой концерт. А потом Ижевск, Новосибирск — и я в какой-то момент думаю: “Что происходит?”. Причем мы приезжаем, и приходит много людей. Намного больше, чем я думал!

А во-вторых, я видел, что даже в Москве этот мир клубной молодежи выглядел обособленно. Оказалось, что в других городах есть такие же маленькие места. И там это даже сильнее чувствовалась.

В Новосибирске после концерта ко мне подошел парень: “Знаешь, Антоха, мне так нравится ваша группа, что я сегодня такой поступок совершил — пошел к знакомому парикмахеру и подстригся, как ты”. Я говорю: “Ну круто, молодец”. А потом подхожу к промоутерам и спрашиваю, в чем прикол. Они отвечают:” Ты просто не понимаешь, у нас с такой прической ты сразу получишь пи***лей на улице. Поэтому для него это подвиг!”







— Ваши гастроли в Мексике — давай об этом поговорим.

Сначала оттуда стали присылать запросы промоутеры. И когда мы поехали на первые гастроли в Нью-Йорк, то соединили их с мексиканскими. И туда пришло несколько тысяч человек, они знали все тексты, пели все от и до. Хотя концерт запомнился мне чудовищным моим состоянием: я по дороге отравился буррито, была температура.

Меня поразили эти люди — открытые, добрые, интересуются всем современным. Вообще, Мехико-Сити напоминает музей современного искусства: там прямо на перекрестке висят картины, статуи, каждая подписана. Это было настолько удивительно, что в тот год мы туда два раза приехали.



— Есть понимание, почему именно в Мексике так получилось?

Они вообще любят музыку. Если набрать “концерт The xx в Мексике”, то там стадионы. И несмотря на всю камерность их музыки, люди там рубятcя, как будто играет Rage Against The Machine.




— Слушатели Tesla Boy — это в большей степени девушки?

Ты знаешь, это удивительное заблуждение! У нас 50/50 всегда, более того — в Америке нас больше слушают парни, 60% парней слушает нас в Калифорнии.

Есть смешная история, как мы выступали в Нэшвилле, столице кантри. И там фестиваль, мы играем и между песнями слышим, как чувак с акцентом кричит: “Poshiel nahoooy!”. Заканчиваем концерт, спускаемся вниз и смотрим, что за оградой стоит чувак и машет нам: “Hey, guys! Poshiel nahoooy!”. Подходим к нему, а он по-английски говорит, что у него русская кровь, родился в России, но когда был год, родители его увезли сюда. “Я вас люблю, вы супер, моя любимая русская группа” — в таком духе. Мы спрашиваем: “Чувак, а ты вообще знаешь, что означает “Poshiel nahoooy”? Он говорит: “Да, конечно. Просто это единственное, что я помню на русском”.



— Как ты, человек той западнической волны, оцениваешь возникший сейчас интерес молодых музыкантов ко всему русскому? Я недавно читал интервью с Феликсом Бондаревым, мне запомнилась цитата: “Мы влюбились в самих себя. Мы протерли зеркало, в котором отражаемся”.

Это абсолютно нормально. В этой волне есть очень классные музыканты, которым я симпатизирую — считаю очень талантливым парнем Томаса Мраза. Очень нравится Shortparis, Кедрина, Катя Шилоносова. Считаю большим талантом Манижу, хотя она особняком стоит, не входит ни в тусовку фестиваля “Боль”, ни в рэп-тусовку. Живя в 2018 году, вести разговоры о том, на каком языке петь и куда смотреть — ну настолько это глупо! Хочется кому-то петь на русском — ради бога, хочется на французском — пойте на французском. Мне не кажется, что мы не любили себя раньше, и не вижу, что мы сейчас себя полюбили как-то особенно.

Есть ощущение, что ты живешь в своей коммунальной квартире, тебе говорят: “Ну здесь же все твое родное! Сиди здесь! Чего ты туда ходишь? Полюби эту квартиру”. А ты говоришь: “Я очень ее люблю, да, но хочется выйти на улицу, посмотреть, что там”. “Ага, это значит, что ты не любишь нашу квартиру!”

Когда я пою на английском языке я не открещиваюсь от русского, я просто расширяю аудиторию, которая на самом деле русские группы любит и хочет. Ну и ты же понимаешь, что в культуре все связано между собой. Я смотрел интервью Pharaoh с Дудем, и он там сам сказал, что вдохновлялся музыкой американских рэперов, переводил их тексты. Это прямое доказательство того, что все происходящее сейчас связано. Надо уже отбросить эти стереотипы, делать то, что действительно хочется!

Я сейчас сделал проект-трибьют Юрия Чернавскому, который написал “Мальчика Бананана”, первые песни Преснякову, для Пугачевой много вещей. Мы с ним общались, и он подтвердил мои мысли, что важно только твое внутреннее состояние, твой кайф. И это самое главное для музыканта.

Хочется, чтобы у нас не забывали: можно играть в Чемпионате Мира по футболу, а не только в Чемпионате России! И я уверен, что рано или поздно российский музыкант займет очень высокую позицию в мировом музыкальном пространстве.



— По твоему мнению, чего не хватило группе Tesla Boy, чтобы эту позицию занять?

Корни — они же тянут, я был не готов отрубить все и уехать туда. Казалось, что можно делать это наскоками: приехал, отыграл тур, уехал. И нам удалось сделать немало. Люди нас слушают, ждут концертов — а это самое главное. Надо продолжать — уверен, что с новым альбомом будет новый виток.





— Урок, который ты вынес для себя за все эти годы?

Важно не забывать, ради чего ты этим занимаешься. И ничего не просчитывать. Я знаю, что занимаюсь этим, потому что считаю: музыка объединяет и делает этот мир немного лучше. И еще — когда у тебя есть песни, видение того, как ты хочешь все сделать, вселенная всегда поворачивается к тебе. И от нее рано или поздно приходит возможность. И надо быть к этому готовым. Это как когда Пикассо спросили, как он ищет вдохновения. “Я просто встаю и начинаю работать. Хочу, чтобы вдохновение застало меня в работе”.