Щенки — про честность, угары и смерть индустрии
Группа Щенки, созданная поэтом Максимом Тесли (он также может быть вам известен по проекту “Он Юн”) и музыкантом Феликсом Бондаревым (RSAC), в последний год особенно заметна на фестивалях и крупных клубных площадках. Тесли и Бондарев выросли в одном городе — Кингисеппе — и дружат больше 15 лет. “Проект, опередивший тренд на современный подростковый рок про отношения и вещества”, — так писал про них The Flow в контексте недавно вышедшего альбома “Комплекс и синдром”. Мы поговорили с Максимом и Феликсом про доверие молодой аудитории, саморазрушение, связь с Пелевиным и коньяк рэпера Хаски.
— Щенкам восемь с лишним лет. Ваш лирический герой меняется? Что с ним происходит все эти годы?
Максим Тесли: Мне кажется, он не особо меняется. Если следить за какими-то его приключениями — как он развлекается, как он веселится — что было на первом альбоме, что вот на… “Крайнем” надо говорить?
Феликс Бонадрев: Последнем.
Максим: В общем, задор у него остается тем же, но, может, он стал чуточку беречь себя. Раньше это была абсолютная оголтелость, а сейчас у него больше поводов продолжать жить.
Феликс: Это все очень похоже на мультики типа “Симпсонов” и “Южного парка”. Годы идут, а эти ребята не взрослеют: и в 1998 году, и сейчас — у них один и тот же возраст. Так и у Щенков — тот же герой.
Максим: Сильная мысль.
— Щенкам неплохо удается передать образ неприятного издерганного человека. Почему он заходит людям?
Феликс: Его бы не любили, если бы он был неприятен.
Максим: Нет. Лирический герой Щенков — хуже, чем люди, которые приходят на концерты. Думаю, им нравится знать, что есть кто-то, кому некомфортнее, чем им.
Многие ребята пишут мне в духе “Ваши песни помогают”. Типа, когда они слушают песни, они думают: “Не одному мне в этом мире плохо, значит, все на самом деле хорошо, я могу дальше продолжать жить”.
Лирический герой Щенков собирает самое плохое, что может быть в человеке. И он, конечно, неприятный, но в то же время обаятельный и харизматичный, и не хочется переставать следить за ним.
Феликс: Все любят волка из “Ну, погоди”.
— Одно время все читали Буковски и были заворожены его образом жизни. Он близок вам?
Максим: Лирический герой Буковски — довольно злой человек, он постоянно пытается что-то доказать этому миру, а герой Щенков — наоборот. Ему нравится все, что происходит, и он просто наслаждается. Злости в нем мало — больше любви.
Феликс: А ты заметила, что все песни Щенков в финале очень положительные — как музыкально, так и по тексту. Там нет такого: “Мы приходим в жопу, и в жопе ничего не будет”, как у Буковски. Всегда есть какая-то надежда. Даже если герой уже полностью уработан, потом херак — очнется, и звонок: “Привет, че делаешь?”.
Максим: Один и тот же герой проходит через все песни — там нет отдельного сторителлинга про разных персонажей. И то, что год от года выходят альбомы и синглы — это и есть самое позитивное его развитие. Он жив, и это главное, я думаю.
Феликс: Он не ругает и не обвиняет.
Максим: Да, практически в каждой песне кризис преодолевается, герой собирает ебальник и идет дальше.
— А вы сами стали больше себя беречь?
Максим: Наверное… нет. Ну все-таки возраст дает о себе знать, я уже не могу оголтело проводить две недели подряд…
Феликс: Кому ты пиздишь!
Максим: Да, пожалуй, могу… Наверное, я не стал как-то бережнее к себе, но пока вывожу.
Феликс: У меня вообще в порядке, я занимаюсь отцовством, и в самой лучшей форме. А также: баланс, контроль, туда-сюда. Я в последний раз себя не берег — не помню, в каком году. В 2009-м?
Максим: Да в смысле, вы недавно у себя в Кингисеппе, когда играли в FIFA 23, все в крови перепачкались на даче!
Феликс, конечно, поменьше, чем я [угарает]: ему надо возвращаться к жене и ребенку, а у меня что — кот, собака, девушка, они как-то без меня могут подольше, чем те без него. В общем, у меня нет якоря, который мне сильно держит, поэтому я могу позволить себе чуть больше.
— А как девушка реагирует на твои приключения?
Максим: Она понимает, что все это — рок-н-ролл. Ну и ничего сильно ужасного я и не делаю. Безусловно, если бы ее не было, то угары и сейчас могли бы напоминать угары восьмилетней давности, когда все было прям жестко.
— В песне “Никаких таблеток” поется “Никаких таблеток, никаких терапий” — нужно всегда вывозить самостоятельно?
Максим: Я не против того, что люди ходят к психотерапевтам и психологам, если им это помогает. Но я просто не думаю, что это может помочь мне. Я знаю все свои проблемы, и, мне кажется, их нужно перетерпеть, потому что они — часть моей личности, и избавляться от них я бы не хотел.
А вообще, моя психотерапия выглядит как терапия большинства провинциальных юношей, когда ты три года копишь в себе что-то, а потом просыпаешься без ботинка со сломанной рукой в канаве. Веселый, довольный идешь домой, и снова можно три года ничего не делать.
Феликс: Ну или как в Таиланд мы с тобой сгоняли, и две недели никто не куролесил, просто улыбались, катались на байке. Главное — иметь возможность делать себе такие дозы.
— В Таиланде действительно было все так радужно?
Максим: Да, ни одного жесткого угара, просто купались, ели фрукты, пили coconut water, катались на байке — короче, просто прекрасно проводили время. Высыпались, ловили солнце.
Мы и поехали — я, во всяком случае — отдохнуть от всех этих разъебов и веселых деньков. Некоторые же проживают 340 дней в сосредоточенном режиме, а потом приезжают в Таиланд или какую-то другую страну, и там уходят во все тяжкие. У меня наоборот — 340 дней во все тяжкие и потом 20 дней где-то, чтобы отдохнуть.
— Меня несколько людей предупреждали перед интервью, что Феликс — импульсивный человек. Как вы уживаетесь?
Максим: Ну да, он импульсивный человек, но уживаемся мы нормально… Когда мы в последний раз дрались? Года четыре назад.
Феликс: В 2019-м — дрались в деньгах.
Максим: Нам дали какую-то часть гонорара наличкой, и то ли я психанул, то ли он, короче, мы дрались в гримерке, и деньги летали вокруг, было классно.
Феликс: Потом ты скинул телевизор из окна (смеются).
Максим: В общем, да, мы хорошо уживаемся, благо Феликсу есть на кого наорать в нашем коллективе, кроме меня, поэтому он меня и не дергает. Но тому же концертному директору иногда прилетает от его импульсивности.
— Феликс, почему концертному директору прилетает от тебя?
Феликс: Потому что мы с Максимом заботимся друг о друге, а концертный директор должен заботиться о нас. А я не должен заботиться о том, что концертный директор натворил, и начинать за всеми подтирать.
Ну, как бы там не такие косяки, что прям мешают нам жить, но иногда действует на нервы. А так — это единственное дело моей жизни, я не могу легкомысленно относиться к нему, типа, похуй что будет. Нет, все будет тогда, когда мы все договоримся и уясним, что сейчас лучше бояться и исправлять.
— Бояться тебя или кого?
Феликс: Бояться ситуации в коллективе, когда все встанут на мою сторону.
— К вопросу о конфликтах: не прилетает вам из-за каких-то деталей текстов Щенков в жизни?
Максим: Кстати, на песню “День отца” отец Феликса отреагировал очень хорошо, он мне писал, что, к сожалению, узнал себя в каких-то моментах.
Или вот когда у нас вышла песня “Нихуя”, моя тогдашняя девушка расплакалась, сказала: “Получается, что я — “нихуя” для тебя?”. Ну я ей объяснил, что это все-таки лирический герой. Наверное, это единственный момент, когда песня прорвалась в реальность.
— Феликс, а тебе?
Феликс: А никто не знает, что я вообще в Щенках что-то делаю. Произошла такая смена поколений, что уже никто не в курсе, что у меня была какая-то группа RSAC и что я что-то делаю в группе Щенки. Я превратился в невидимый, но значимый фундамент.
— И как эта роль для твоего эго?
Феликс: Всегда хотел быть вторым.
— Ты правда считаешь, что ты второй? Мне кажется — нет.
Феликс: У нас нет лидера и нет конфликта за то, кому прилетит больше лифчиков.
Максим: Но еще, как Феликс постоянно любит говорить, у нас абсолютно разный вкус на женщин, поэтому у нас конфликта быть не может. Это же главное — лифчики, женщины, деньги. А денег тоже всем хватает.
— Что вы делаете с лифчиками с концертов?
Максим: Я, кстати, не знаю — мы просто уходим. Раньше, по-моему, их приносили в гримерку, но мы их не забирали. Важен же сам момент, что вот он полетел — как бы выражен какой-то респект. А что дальше с ними делать? Домой уносить — тоже странновато.
— Феликс, ты сказал в одном из интервью: “Основной плюс и одновременно главная проблема — это слишком высокохудожественные тексты Максима”. Почему это проблема?
Феликс: Я не вижу проблемы, нам ничего не мешает. Я даже не узнаю цитату, наверное, пьяный тогда был.
Максим: У нас было не так много интервью, а те, что были, мы давали в странном пьяном состоянии. Это сейчас мы трезвые, хорошие, а так обычно у нас — посмеяться, поугарать. Нас в гримерке ловит какой-нибудь корреспондент ярославской газеты, и начинается… веселье.
— Спасибо, я очень ценю. Еще одна цитата Феликса: “Щенков как-то сразу все полюбили”. Как вы думаете, почему?
Максим: Есть очень много путей, чтобы к нам прийти — это и музыка Феликса, и мои книги, и наш бэкграунд, и наши живые концерты, и участие в фестивалях, и социальные сети, где на нас натыкаются. Короче, есть немало способов прийти к группе Щенки и в каждом из них мы честны с окружающими людьми, поэтому любить нас несложно.
— С чем вы связываете рост своей концертной аудитории?
Максим: А у нас никогда не было ни стагнации, ни отхода назад. У нас каждый концерт стабильно собирает больше людей, чем предыдущий. Каждый релиз — стабильно больше прослушиваний, чем предыдущий. “Тихо ползи, улитка, по склону Фудзи” — вот так мы, собственно, и делаем.
Феликс: Если говорить про историю наших взаимоотношений с музыкой, то это у меня была победа в лотерею с моим музыкальным коллективом RSAC, и нормально, что эта лотерея не работает во второй раз.
Максим: Да, это медленное поступательное движение. Оно нас радует, но не удивляет.
— А если про конвертируемость в деньги — вот Максим говорил, что у вас в этом плане сейчас все хорошо.
Феликс: Никогда не могу так сказать, это у Максима все хорошо.
Максим: У него расходов больше…
— Что можно купить с квартальных роялти Щенков?
Максим: Что угодно. Ну вот с концерта, который прошел в Петербурге… А, Феликс говорит, не надо… Ну да, вдруг меня обвинят в том, что я хвастаюсь, типа богач. Меня часто в Петербурге видят, узнают, где я живу, подойдут… Короче, да, про деньги опустим. Мы не жалуемся.
— Задам обтекаемый вопрос Феликсу — сопоставимы ли роялти от всех альбомов группы Щенки с роялти от песни “NBA”?
Феликс: “Зеленоглазое такси” приносит больше, чем Щенки.
— А “NBA”?
Феликс: Мы проводим сейчас интервью с группой Щенки, а не с Феликсом из группы RSAC.
Максим: Слушай, опять-таки, честность — я же не выдумываю эти эмоции…
Феликс: (Перебивает). Вот это очень вовремя вопрос пришел! Недавно смотрел клип, сейчас скажу точно, какой. Как этого типа зовут, который уже заебал всех последние 15 лет, из группы Bring Me The Horizon?
Максим: Оливер Сайкс?
Феликс: Да. Он делал фит с Machine Gun Kelly, но почему-то им такие вопросы не задают. Типа вы такие старики в вансах, чего это вы поете для молодежи. Так почему мы должны отвечать за то, что мы старики?
— Я не называла вас стариками, мы ровесники. И мне это интересно, потому что разница в 15 лет между вами и вашей аудиторией кажется большой.
Феликс: Всю музыку слушают подростки.
Максим: Ну да, а как еще… И мне кажется, что просто они верят — я не выдумываю эти тексты, не вымучиваю их из себя, не страдаю и не угараю специально. Я так прожил, это описал, ну и никаких вопросов не возникает у людей — верить этому или нет, потому что они видят, что это правда. Вообще, как будто есть проблемы с искренностью — мне кажется, мало исполнителей, поющих и на русском, и на английском, которым прям веришь. Думаешь такой: “Черт возьми, это правда”. Видимо, Щенки попадают в это небольшое число.
Феликс: Щенки каким-то образом прошли проверку временем, в отличие от RSAC. Я смотрю на свои песни, которые я писал в 2015-2017 годах, и если взять условно десять песен, то я буду более-менее согласен только с двумя из них. А с Щенками мы будто капсулу времени оставили в 2015-м, 2017-м, 2018-м: люди дорастают, ее открывают, и все это работает.
— Что вы сами слушали в подростковом возрасте?
Феликс: Я в 15-16 лет уже ходил на Franz Ferdinand и White Stripes.
Максим: Я в это время слушал всякий оголтелый маткор, хаотик типа Converge, Norma Jean.
— В ваши 15-16 лет в России не было групп, которые пели о переживаниях, которые можно было бы разделить, если ты молодой человек или девчонка?
Максим: Нет, ну ты что, еще до пресловутого 2007-го была очень большая волна Психеи и Jane Air. Еще до того как Психея начала собирать Юбилейный, они делали презентацию в клубе “Порт”. Я помню, выходил из метро, и там стоял мальчик с черной челкой и плакал, я подошел к нему и спросил: “Чувак, как ты, все нормально?”. А он сказал: “Не обращай внимания, я так баб цепляю”.
Очень веселое, искреннее время, тексты там были очень пронзительные. В 16 лет ты им веришь, но вот сейчас, конечно, переслушивать это стремновато. Хотя Щенков мне, кстати, не стремно переслушивать.В общем, у каждого поколения есть люди, которым подростки могут доверять, и у нас тоже такие были, и мы рады что для кого-то ими стали.
— Вы упоминали, что вам пишут слушатели, которым помогли ваши песни.
Максим: Феликс говорит, что ему не пишут, а мне — часто.
Феликс: Мне пишут только мальчики и девочки в духе “Вау, какой аккорд, не могу его взять”. И если я в хорошем настроении, то могу записать им урок.
Максим: Периодически пишут, что музыка и тексты помогают справляться с тяжелыми жизненными ситуациями, и иногда даже просят каких-то советов. Я просто веду обычный диалог с человеком, не даю никаких конкретных указаний как жить, по-моему, это глупо. Кто я такой, чтобы им советовать.
— Феликс, недавно всплыло видео, как ты выходишь вместе с Петаром Мартичем на сцену к Пошлой Молли. Помнишь ли ты этот вечер и чем он закончился?
Максим: Я тоже там был.
Феликс: Мы играли после этого сет Щенков, я брал для него гитару у Пасош.
Максим: Это был 2017 год, фестиваль “Боль”. У нас была гримерка, в которой собрались вообще все — ЛСП, Казускома. Мы делили ее с Хаски, и там стояла бутылка коньяка и стикер с подписью “Коньяк Хаски”.
Феликс: И гримерка называлась “Щенки Хаски”.
Максим: Это вызвало истерику — я помню, мы всё объявляли собственностью Хаски: типа, это стул Хаски, не садись сюда, это человек Хаски… В итоге, конечно, мы выпили тот коньяк. Потом пришел Дмитрий и оказался очень приятным человеком, и нам всем стало стыдно. Я даже пытался купить ему коньяк на баре, но он куда-то убежал из гримерки. В общем, это было очень круто, как пионерлагерь, только все пьяные.
— Сейчас кажется, что время таких клевых фестивалей ушло. Что вы думаете об этом?
Максим: У нас заявлено какое-то количество фестов…
Феликс: Про время спрашивали, а не про фесты. Что нет больше такого романтического настроения.
Максим: Ну мы вот когда выступали зимой на фестивале “Будущее” со всякими героями молодежи, они там тоже тусовались, кричали.
Феликс: Но это нам уже непонятно. Мы с вами взрослые люди в переходный момент, уже ничего не вернешь.
Максим: Но если сейчас сделать фестиваль, на котором будут ЛСП, Пасош и живой Рома Англичанин, мы снова угарим. Но в общем, сожаления по этому поводу нет: было и было, да, классно, но будет что-то еще. Никто никогда не вернет 2007-й.
Феликс: Даже любимый футбольный клуб меняет эмблему на более новую.
Максим: И состав команды тоже меняется. Кто-то уезжает играть в другие страны (смеются).
— Что больше всего раздражает в музыкальной индустрии последнего года?
Феликс: Музыкальная индустрия умерла. Я попал в самый последний вагон тогда, пять лет назад, и могу сказать, что сейчас ее не существует. Снова пришло время Do It Yourself.
Максим: Ну я просто всегда находился в этом DIY, поэтому когда сейчас приходят деньги со стримингов, мне как-то неловко, как будто ни за что дали. Типа, я бы и так выложил этот альбом.
Феликс: Хуя себе! А я тут записываю, учусь музыке, микрофоны тебе настраиваю.
— Максим, почему ты взъелся на Кирилла Иванова из СБПЧ и он стал героем твоего твиттера?
Максим: Короче, просто Кирилл Иванов — это такой идеальный человек, который, наверное, даже не рыгает. Он никогда в жизни не толкнул никого на улице плечом, он даже когда ходит, мне кажется, не касается земли. Вот поэтому я придумываю про него всякую мерзость, чтобы возвыситься за его счет.
— Он с тобой не связывался по этому поводу?
Максим: Нет, но я надеюсь, что он что-то читал. Если набрать “Кирилл Иванов” в твиттере, в популярном будут именно мои твиты, а не новости про него.
— В конце прошлого года у тебя в телеграм-канале был биф Александра Ионова с Лехой Никоновым. Никонов обвинял Ионова в коллаборационизме. На чьей ты стороне?
Феликс: Максим там вроде только проснулся, когда все закончилось (смеется).
Максим: Ух, я не знаю, блин. Алексей Валерьевич — друг и учитель, а с Ионовым я уже очень давно не общался. Я не думаю, что здесь нужна какая-то сторона, они просто развлекаются таким странным образом.
Феликс прав: я проснулся, когда все это закончилось. У меня же тогда еще был интернет-детокс — я напозорился в интернете телеграм-постами и решил три дня вообще туда не заходить. И потом зашел, а там 800 сообщений под постом. Короче, не берусь рассуживать этих уважаемых людей.
— Почему ты удалил посты?
Максим: Чтобы не продолжать это безумие. Я же пишу там в пьяном состоянии частенько. А потом просыпаюсь и думаю: “Господи, что я вообще написал”.
Феликс: Я придумал хороший термин — “пробуждение Ефремова”. Когда ты просыпаешься, похмелье, а потом понимаешь все, и такой: “Ебаный в рот…”.
Максим: Иногда я жалею, что доступ в интернет ужасно быстрый, хочу, чтобы он снова был по карточкам, и нужно было идти куда-то покупать эту карточку, но только с утра, потому что как раз вечером все закрыто.
— Максим, а почему Он Юн прекратила свое существование? В каких ты отношениях сейчас с Вовой Седых?
Максим: Вова на меня сильно обижен за то, что я плохо отыграл один концерт. У меня были попытки как-то наладить с ним контакт — все-таки столько лет вместе. Но после достаточно хамских ответов я разочаровался в этих попытках и, наверное, больше не буду их предпринимать. Я сделал все для того, чтобы мы помирились, и если он не хочет, мне оно и не надо — бегать за сорокалетним мужиком я не собираюсь.
— Чувствуешь ли ты утрату, ведь у тебя больше нет этого проекта?
Максим: Может, даже и хорошо, что его сейчас нет. Потому что не знаю, до чего мы бы там договорились, учитывая направленность того, что мы записали до разрыва…
Нет, я ничего не чувствую, мне абсолютно хватает творчества — и в прозе, и в Щенках, и в стихах. Ну и в последние два года Он Юн существовал в таком полуразваленном состоянии, мы записали, по-моему, одну песню за это время, потому что было уже не особо интересно этим заниматься. Как говорил Венедикт Ерофеев: “Жизнь сложилась, как сложилась, мне похуй”.
— Слушаете ли рэп? Феликс, в свое время ты респектовал Бульвару Депо.
Феликс: Да, было дело. А вот еще недавно увидел совместную песню Anikv и Saluki — как-то я пропустил. Все молодцы, что стали зависимы от нового английского звука. Нравятся эти пресеты у нынешней молодежи.
Максим: Я достаточно консервативен в плане рэпа, Cypress Hill и Onyx могу послушать. Из русского — Kunteynir мне нравится, недавно переслушивал альбом “Эдвард руки ножницы бумага”, там они, конечно, абсолютно гениальны. За новинками рэпа я как-то не особо слежу.
Феликс: А мне нравится следить за тем, что происходит. Все же звуком я зарабатываю и дорожу. И вот меня очень впечатлил последний альбом Jpegmafia и Дэнни Брауна.
— Максим, видела в твоем твиттере несколько упоминаний Саши Скула? Кто он для тебя?
Максим: Не скажу, что он играл какую-то роль в моей судьбе — я дружу с Димой Гусевым, его коллегой по Бухенвальд Флава. Мы с ним даже вместе ездили в поэтический тур.
Скул — ну это, наверное, человек-трагедия, который, возможно, так себя и не воспринимал — ему казалось, что это весело. Он слишком много говорил про смерть, а мысли материальны. Нельзя так делать — причем он сам это понимал, но почему-то продолжал.
Феликс: Максим всегда вздыхает по тем, кто живет быстрее, чем он.
Максим: Да не, мне просто жалко! Лил Пипа жалко, Скула жалко.
— Про весело и страшно. Читала недавно “Священную книгу оборотня” Пелевина, встретила там фразу из песни “Весело” — про шампанское и водку. Это же не совпадение?
Феликс: Так я тут играю в Hotline Miami и вижу фразу “Вечеринка отстой, я их всех ненавижу” (фраза из песни Щенков “Вечеринка”. — Прим. The Flow).
Максим: Это все постмодерн, да и Виктора Олеговича, безусловно, очень сильно люблю.
Феликс: А потом кто-то включает Exploited и слышит риф “Сублимации”.
Максим: Хотел сказать, что это я у Феликса подглядел, потому что он главный постмодернист в музыке, но, на самом деле, весь Он Юн тоже строился на цитированиях.
И вот и когда я процитировал Виктора Олеговича в Щенках, он взял мой текст и в “Непобедимом солнце” над ним поиздевался. И “Настоящие чувства” — я написал текст для RSAC, и Пелевин про них тоже написал в “Непобедимом солнце”. Насколько я понимаю, это все произошло после того, как он услышал песню “Весело” и подумал: “Ничего себе, этот чувак у меня украл строчку, сейчас я у него тоже украду”.
В общем такое взаимооплодотворение двух гениев произошло — мне все очень нравится. У меня есть все первые издания Виктора Олеговича, это мой кумир на всю жизнь. Я не стал бы тем, кем я стал, если бы не он.
— Какая у вас любимая песня Щенков?
Феликс: У меня — “Шрамы”. Наверное, только из-за того, что я добился не сэмплированием, а просто пальцами этого звука — это же мелодия из “Карты, деньги, два ствола”. Я постеснялся тогда отрезать оригинальный бас и нашел идентичную модель. Очень долго старался повторить так, чтобы это звучало как сэмпл. Ну и когда потом решили сделать из этого драм-н-бейс, я помню, прыгал от радости.
Максим: “До чего ты меня довела” — такая добрая и нежная. Хочется больше света и тепла сейчас.
Ссылки на альбом "Комплекс и синдром" есть тут. А здесь можно купить билеты на ближайшие концерты Щенков.