“Mirele с карешкой — это всегда про авантюризм или расстройство”: большое интервью

Недавно Mirele (она же Ева Гурари и Ева Краузе) выпустила очень личный альбом "Мрак привет", посвященный внутренним демонам и борьбе с ними. Было неожиданно увидеть ее с этой стороны, ведь раньше она пела про котиков и “эстетику грустных людей”. Поэтому мы решили поговорить с Евой о том, что она чувствовала и чем жила в последнее время. В интервью мы не только ковыряем душевные раны, но еще обсуждаем подростковый возраст, веганство, отказ от старого образа с цветными волосами и работу в диско-клубе “Радуга”.


— Ты говорила, что новый альбом — твой автопортрет. Тем, кто тебя знает по ранним песням с куда более светлым вайбом, он мог показаться неожиданным. Были сомнения, как его примут?

— Сомнений не было. У меня были сомнения всегда, когда я выпускала старые релизы, а здесь — наоборот. Когда вышли “Косички”, я переслушивала старые демки, которые все время откладывала, и поняла, что они мне реально нравятся, и взяла их в новый альбом.

— А какие были сомнения раньше?

— Были сомнения, как нужно делать. Тогда это скорее ощущалось как интерес: что подумают люди. Но я не отстреливала, что это не тот вайб, который нужен для релиза. Все треки, которые я выпускала до этого, мне до сих пор нравятся. Но вот с этим альбомом я поняла: “Оно”. Он вообще без лишней мысли прошел.

В прошлые релизы все время были вопросы типа: “А как это зайдет? Что сделать, чтобы это было прям вау?” И надо было немножко себя подвигать, чтобы понять, как поступить. Здесь же все очень натурально получилось.


— “Мрак привет” — альбом, в котором ты говоришь о депрессии, таблетках, самоповреждениях. Ты не боялась, что этой откровенностью могут воспользоваться?

— Я до сих пор переслушиваю альбом и думаю: “Блин, как я вообще смогла такое рассказать?” Но в целом там осталась некая загадка, потому что я не все говорила прямым текстом. Что-то смягчала, чтобы никого не шокировать и чтобы это было в рамках приличия. При этом альбом и правда получился откровенный. Если говорят, значит, интересно.


— Как в твоей жизни появилась эта фраза — “Мрак привет”?

— Я почему-то написала ее у себя на стене, когда мы только переехали в нашу квартиру в Ростове. У меня были белые стены в комнате, и можно было делать что угодно. Моя мама — дизайнер, и она всю эту квартиру разрисовала. Всю, кроме моей комнаты. Ну, и как бы она просто дала мне краску, и я написала несколько фраз, в том числе эту.

Я еще что-то вешала на стены: волосы свои, фотки друзей, ловец снов. Ну, такая была выставка у меня в комнате. Кстати, еще одна из фраз оттуда — "Вечная гармония, гибельное безумие" — у меня есть в треке "Ломка”. Сверху было написано: "Мрак привет": это было какое-то мимолетное желание. Слева еще есть одна фраза на английском: "The darkness will take care of you". Тоже про мрак.

В альбоме есть отсылка к тому времени, это было начало становления грустной Mirele, да и Евы вообще. И я пересматривала старые фотки и подумала: “Почему бы не взять такое название”. Записала его себе, изначально оно было сугубо рабочим, но эта идея так понравилась команде, что мы оставили его. И я думаю, это судьба.






— В тот момент твоя мама не удивилась, что ты пишешь на стенах такие мрачные вещи?

— Нет. В тот момент мне было 14-15 лет, это возраст, в котором ты особо не разговариваешь с родителями. Я очень много гуляла — и с друзьями, и просто, дома не появлялась особо. Любила уезжать из города. Они (родные. — The Flow) даже мои первые татуировки заметили только через месяц, мне кажется. Я их все время обводила хной.


— Волосы, ловец снов — ты увлекалась чем-то эзотерическим, когда была подростком?

— В первую очередь, это был просто набор артефактов, когда ты пытаешься собрать все кусочки своей интересной жизни, чтобы потом их рассматривать и вспоминать. Про волосы — это я челку себе отстригла, и мне понравилось, как это выглядит, типа я отстригла часть себя. Я еще даже у подруги попросила ее прядь волос. Мне кажется, это такие прям юношеские темы.

У родителей стоит огромная коробка со всем подряд. Всякие билеты на концерты, билеты в другие страны. Бейджики с моих концертов. Подарки от друзей. Мне кажется, там до сих пор эти волосы лежат. Раньше я очень любила карты Таро и гадала на них, пока не приехала в Израиль, и мне не сказали, что это не религиозно. Ну, я в целом тогда уже музыку писала, и мне стало не до Таро.


— На одном из главных треков с альбома есть строчка “Все под контролем, но не моим” — про что она для тебя?

— Это фраза моей жизни. Как бы я ни пыталась побороть это в себе, я постоянно хочу все контролировать. Наверняка это видно по творчеству и по активностям во всяких делах. А когда ты не можешь что-то контролировать, ты себя чувствуешь очень плохо. Раньше такое происходило часто, сейчас поменьше. Я уже могу отпустить ситуацию. Вроде все было под контролем, но это не мой контроль. То есть, это не я контролирую и ничего не могу с этим сделать. Смирись. Для меня она значит примерно это.


— Я понимаю, о чем ты говоришь. Когда ты стремишься что-то проконтролировать, так ты пытаешься погасить свою тревогу.

— Да. Вот в последней песне на альбоме как раз поется: “Когда я строю планы, мне становится спокойно”. В какой-то момент у меня было тревожное расстройство, и я лечилась от него. Как раз, когда я перестала со всеми общаться, начала ходить к психотерапевту и все такое, я написала эту песню. Я уже четко поняла, что когда я держу все под контролем, мне спокойно, круто и классно. Но так не надо делать, мне кажется.






— Еще одна строчка из альбома: “Восемь лет в депрессии — смогла хоть отоспаться”. Почему так долго, ты не сразу пошла к врачу?

— Вообще весь первый куплет в этой песне, он ироничный, там практически все наоборот, типа я люблю страдать и люблю всем об этом рассказывать.

Депрессия не кончается. Сейчас все супер, но ты можешь думать, что все вылечил, все смог, и у тебя может не быть острых приступов, но ты все равно с грустью один на один, она идет красной нитью сквозь всю жизнь. И ты уже сама выбираешь, как ты с ней поступаешь. Просто забиваешь, работаешь, наслаждаешься жизнью: в ней, с ней, без нее. Либо поддаешься и заходишь дальше.

На примере людей вокруг я заметила, что грустно всем. Особенно творческим или очень нежным людям. У многих из них есть какое-то расстройство, у кого-то оно по наследству, но вообще есть много разных факторов. Да даже просто от того, что ты плохо ешь, плохо спишь, у тебя может быть все плохо. Особенно, если у тебя есть предрасположенность. Очень важно за собой следить, и мне это помогает, так ты не теряешь себя.

Рядом со всеми есть невидимая, но тяжелая сущность, и вопрос, как ты с ней будешь жить. Можно просто взять из этого хорошее и сказать, что зато ты классно поспала.


— Вспоминается твоя песня “Эстетика грустных людей”, в которой ты иронизируешь на своей чувствительностью.

— Да, похожая тема. Почти весь альбом об этой грусти, ну и здесь (в песне “Жертвоприношение”. — The Flow) просто жанр музыки еще очень забавный, его так обсмеяли Kai Angel с 9mice и все вокруг, что ты не можешь его воспринимать серьезно и писать к нему серьезный текст. А здесь он и красиво мрачный, и ироничный.

Мне кажется, крутое сочетание.







— Единственный фит на альбоме с группой Jane Air. Почему они? Слушала ли ты их в детстве?

— Я в детстве слушала либо девчонок, либо мужчин с высокими голосами, похожими на женские, Tokio Hotel, например. Ну, короче, все, что я сама могла спеть, как и все дети. Я заметила, что детям заходят высокие голоса и спидапы, потому что им легче воспринимать то, что им легче воспроизвести. Да и в целом люди слушают то, что им приятно и что они могут повторить. Поэтому не все слушают арии, бардовские песни или рок с расщеплением.

А с Jane Air я познакомилась на “Фестике” в прошлом году, и мне очень понравился их вайб, как они выглядит, какие они добрые, классные, крутые.

Вообще, эту песню — “Пятно” — я планировала вставить в прошлый альбом, предлагала сделать фит Три дня дождя. И он уже вроде начал писать, но не сложилось: то занят, то в туре, то в рехабе, и в итоге просто перестал отвечать. В тот момент я еще много с кем договаривалась о совместных проектах, фитах или продакшене, и я для себя вынесла, что если чувак хочет работать вместе, он сделает все, чтобы работать.

Мы написали Jane Air, и они буквально через два дня скинули трек уже со своим партом, и гитару записали. Вышло круто. Они вообще суперкрутые, очень хорошие, и столько скобочек мне никто никогда не ставил в личных сообщениях.


— Для тебя вообще что-то значит эстетика 2007 года?

— Мой 2007 год — это год анкет и наклеек с “Сабриной — маленькой ведьмой”. Я слушала Tokio Hotel, Ранеток и Земфиру (Минюст РФ считает ее иноагентом. — The Flow) с Глюкозой и особо ничего не помню оттуда. То есть, мой 2007-й не прошел с “Блэйзером”.


— Продолжая тему эмо. У тебя есть строчка “Когда было хуже, я резала глубже” — это про опыт селфхарма или метафора?

— И то, и то. Не знаю, что еще рассказать.


— Насколько я могу судить, люди используют селфхарм, когда у них переизбыток чувств, или хочется переключить боль с моральной на физическую. И вообще, у меня ощущение, что ты очень чувствительный человек. Для тебя чувствительность — это дар или проклятие?

— Всё дар, если у тебя есть мозг, и ты его контролируешь и тренируешь. В самый пик тревожности я вообще ничего не могла контролировать у себя в голове. В какой-то момент я оказалась в клетке своего тела и ничего не могла делать: ни говорить, ни двигаться, ни принимать решения. Это было физическое ощущение, типа вот так сижу, потею и ничего не могу. Тогда мне было сложно сказать, что чувствительность — какой-то дар, если что-то прилетало, я это переживала очень интенсивно.

Но когда ты приводишь себя в порядок, то это, конечно же, огромный дар. Но это вопрос того, как контролируешь свои чувства: раньше я могла на неделю выйти из себя из-за какой-то маленького расстройства, а сейчас просто иду дальше.






— Кажется, многие музыканты боятся потерять эту чувствительность, поэтому не обращаются к психотерапевтам.

— Я тоже думала, что так будет, и в 2022 году у меня вышла только одна песня.И я ее еле-еле написала, у меня вообще ничего не получалось. Это был как раз конец приема таблеток, и я думала, что это останется навсегда. Ну, то есть в какой-то момент у меня просто вообще ничего в голове не было, я первый раз услышала тишину.

Я никому не хочу советовать таблетки, но я не знаю, что было бы без них. В тот момент казалось, что если это сейчас не спасет, то не спасет ничего. У меня была страничка для заметок, куда я записывала свои самые страшные мысли. И когда я перестала ее вести, я поняла: “Да, это всё”.

Когда ты сталкиваешься с какими-то тревогами или расстройствами, твоя проблема не в том, что это существует, а в том, что ты не умеешь с этим работать. Вот сидишь в тревоге, пишешь песни и думаешь: “Она помогает мне писать песню”. Но не обязательно тревожиться, или ругаться, или расставаться, чтобы писать песни. Сейчас у меня все нормализовалось в жизни, я могу контролировать обе стороны, и именно это помогает мне писать. Я могу сесть и написать трек, какой захочу: грустный, жуткий, классный, веселый. То есть, теперь я этим управляю. В этом есть превосходство, ты превосходишь свои чувства и свои мысли, а не они тебя ведут.


— Мне это напомнило строчки из твоего предыдущего альбома “Косички”: “В шестнадцать мир кажется таким трагичным / В двадцать два вроде все логично”. Похоже на твой путь.

— Да, это примерно об этом. Я даже в тиктоке сейчас сижу и вижу блогеров, которые уже повзрослели и пишут, типа, вот раньше я была такой тут активисткой, знающей все про свою жизнь и про все жизни в целом, а теперь я вообще не этим занимаюсь. Это распространенный юношеский максимализм. И у меня он тоже проявлялся очень ярко.

Я рада, что этот альбом все восприняли серьезно, потому что я не знаю, как меня вообще до этого воспринимали серьезно. Скорее всего, никак не воспринимали. Я смотрю на себя старую и понимаю, что это был кукож. Девочка 19 лет, веган, цветные волосы, тревожное расстройство, пишет песни и играет на укулеле. В голове сразу вырисовывается определенный образ, в котором раньше как будто мне было комфортно. Я была таким подростком. А сейчас я уже другой подросток (смеется).






— Ты 10 лет была веганом и, судя по фоткам в соцсетях, перестала им быть. Как ты пришла к этому решению?

— Это пришло, когда у меня в голове сложился пазл, почему я часто болею. Я вообще не знала, как правильно есть, потому что мне никто об этом не рассказывал. У нас в семье не готовили салаты и не объясняли, что правильно есть. Практически все детство я готовила сама, и это были макароны с сыром.

Я вообще не знаю, как мой организм дожил до этого времени. Я ела полный мусор. И помимо того, что я была на веганском питании, то есть вообще без питательных веществ, я думала, что не могу потолстеть, потому что у меня такие гены. Но оказалось, нифига, первый раз в жизни у меня сошел вес с мертвой точки, а я всегда была 50 килограмм при росте 178.

Сначала я скептично относилась к идее отказа, потому что, ну как же, я же 10 лет веганила. Но потом я поняла, что у меня очень много противных болезней, связанных с желудком. Оказалось, у меня море проблем с организмом и что надо срочно восстанавливаться. И хоть я еще на середине пути, я уже чувствую себя богом своего тела и разума и перестала болеть. Еще под конец моего веганства у меня все лицо стало в прыщах, и я сильно испугалась: “Блин, а как я буду выступать?”. И когда я начала всем этим заниматься, все прошло.

Конечно, это тоже было трудно: еще одна диета, плюс сначала куча таблеток, витаминов, БАДов. Много воды надо пить. Когда вообще мы пьем воду? Никогда. А тут надо все это делать. Но я вообще не жалею.

Сейчас я уже скептично отношусь к тем, кто продвигает радикальный веганизм и другие какие-то радикальные штуки. Чтобы жить, тебе нужно получать все витамины, и я не верю в веганов, которые живут по сто лет, мне кажется, это просто везение, что ты пока не умер. Веганство — это очень жестко, и ты многое теряешь, если что-то делаешь неправильно.


— После того, как у тебя закончился период разноцветных волос и блесток, ты стремишься к естественности в своем образе — носишь длинные волосы своего цвета и почти не красишься. Это тоже связано с твоими внутренними изменениями?

— Я начала отращивать волосы года три назад: с детства мечтала иметь очень длинные волосы до пола и при этом своего цвета. В этом тоже есть сила, потому что Mirele с карешкой — это всегда про какой-то авантюризм или расстройство. Будто хочется освободиться, чтобы скинуть лишний груз, поэтому ты просто делаешь карешку и красишь волосы во всевозможные цвета, главное, что не свои.






— Мне немного странно осознавать, что тебе всего 23 года, потому что ты так давно в музыке, я помню уже несколько твоих эр. А как ты ощущаешь свой возраст?

— Я вот сейчас уже думаю: “Блин, мне как-то подозрительно долго 23, вот 22 прошли очень быстро. Мне сейчас точно не 24”?

Но я очень сильно не хочу взрослеть, если честно, это один из моих главных страхов. При этом я вспоминаю, что я в 15 начала заниматься своими сольными песнями, а в 16 уже была, так сказать, в шоу-бизнесе. Иногда я думаю, что лучше бы в 16 я просто тусовалась с друзьями, и где-нибудь в 19 начала бы всем этим заниматься. Мне кажется, я всю свою юность отдала работе. Сейчас мне от этого не плохо, потому что я получила много опыта, и это очень круто, но в какой-то момент я думаю, что лучше быть обычным подростком, который учится в школе и тусуется на выходных с друзьями. У меня это было очень недолго, только в те дни, когда я не уезжала на концерты. Плюс я 13 лет училась в школе, и последние лет пять эта школа была для меня просто обузой.

Но при этом я все равно ни о чем не жалею, впереди же еще кризис среднего возраста, там по-любому что-нибудь случится. Может, я обратно в розовый цвет волосы покрашу и буду писать песни про подростковую любовь.


— Ты училась 13 лет, потому что переехала в Израиль и добавились какие-то классы?

— Да. Один год я еще раз была в десятом, чтобы учить язык. Плюс там 12 классов.






— Твоя семья осталась жить в Израиле после обострения конфликта с Палестиной?

— Да, там почти все живут, одна сестра только здесь осталась — в Ростове.


— Как ты переживаешь новости, которые приходят оттуда?

— Мы переживали подобное и когда я там жила, и это вообще не новинка, такое происходит просто постоянно. Но это всегда переживается жестко, и я им говорю, чтобы они оттуда уезжали, хотя бы в Москву переехали или куда-то еще.

Когда ты там живешь, ты вообще по-другому все воспринимаешь. Мне не очень понятно, зачем там жить, когда у тебя есть возможность жить в России, в Москве. Здесь очень спокойно и клево. Зачем надо оставаться там, где ты все время чувствуешь себя небезопасно.


— У тебя остались обязательства по службе в израильской армии, тебя даже арестовывали прошлым летом. Как все тогда происходило?

— Я предполагала, что так будет, потому что я приехала, чтобы отдать документы о том, что я не пойду в армию. Но их оказалось недостаточно, а предоставить другие документы я не могла, потому что уже приехала. Мне сказали, что заключение будет длиться максимум один-два дня, но длилось десять. Вообще, должно было быть 60, но я очень сильно попросила, и надо мной сжалились. Я убедила в том, что у меня все норм [по бумагам], просто все документы в России, а сейчас я к семье приехала. Это был, конечно же, очень жесткий опыт, странный и не очень позитивный, но все уже решилось, и главное, что я не пошла в армию.


— А что за документы?

— Не буду говорить какие.


— Сможешь ли ты приезжать в Израиль после этого?

— Да, мы со всем разобрались, и теперь есть освобождение.


— Давай немного поговорим про твой типичный день на воле. Опиши его.

— Я просыпаюсь утром где-то в восемь, максимум в девять, если я легла поздно. Готовлю вкуснейший завтрак из двух-трех яиц плюс какие-нибудь две сосиски плюс большой салат. Потом приезжаю в офис “Радуги”, наш любимый прекрасный, делаю себе чай или кофе с вкуснейшими конфетками “Степ” и потом сижу и просто работаю любимую работу или сижу на студии. В общем, будни довольно творческие всегда.






— Расскажи, какая у тебя роль в “Радуге”?

— Я сейчас Head of SMM, придумываю контент, делаю всякие расписания, продюсирую съемки и все такое. Раньше я и выкладыванием занималась и всем остальным, но сейчас мы расширили команду и у нас есть девчонка, которая помогает мне, поэтому у меня появилось больше времени на творчество.


— Есть ощущение, что после коннекта с “Радугой” у тебя начался новый этап в жизни. Ты в том числе начала работать с музыкантами, с которыми до этого ничего не делала, с тем же Ильей Гадаевым из Cream Soda. Что тебе дала “Радуга”?

— Я с “Радугой” с самого начала, то есть, с 2020 года, и я пришла туда вести соцсети. Это определенно дало мне очень много всего.

Во-первых, это открыло для меня электронную сцену, до этого я ни с кем не была знакома, а тут оказалось, что все такие же милые, как и в инди-музыке, в которой я варилась раньше.

Оказалось, что очень много людей придерживаются наших взглядов, и мы как такой комочек разрастаемся и при этом друг с другом коннектимся. Классно, когда у тебя есть поддержка. Раньше я просто выпускала релизы на своей странице и потом писала друзьям: “Вот смотрите, у меня вышел релиз, поддержите, давайте сделаем фит”. И гораздо круче, когда у тебя появляются друзья, с которыми ты сначала дружишь, а потом вы еще очень нативно начинаете работать вместе. И все это подкрепляется тем, что у тебя есть куча друзей, которые все друг с другом связаны и друг друга поддерживают. И в этом и есть большая сила этого комьюнити.