Тексты
Интервью: Никита Величко

Филип Шерберн: “Гонорары теперь платят быстрее”

Журналист самого авторитетного музыкального издания на планете рассказал The Flow, умирают ли рецензии и что он знает о современной российской электронике.

Сайт Pitchfork можно презирать, можно вышучивать его точно-претенциозные рейтинги (6,9, 9.7, 0), но нельзя отрицать, что это до сих пор одно из важнейших музыкальных изданий на планете. Раздел “Best New Music” и списки вроде “N лучших альбомов 19xx-x” — вечная кладезь новых альбомов для тех, кому интересно, но лень углубляться в поисках. А ежегодные итоги Pitchfork всегда достаточно адекватно отражают картину происходящего в популярной музыке.

На прошлой неделе в Варшаве прошел этап фестиваля Ballantine’s True Music — с вечеринкой Boiler Room, на который выступали Сет Трокслер, Крейг Дэвид, местные музыканты Catz’n’Dogz и другие, а также форумом с участием Филипа Шерберна — одного из самых известных журналистов Pitchfork, пишущих преимущественно об электронной музыке. The Flow обсудил с Шерберном музыкальную журналистику и клубную сцену в Европе и Америке.



— Как вы вообще стали музыкальным журналистом?


— Да как-то случайно. Я учился в аспирантуре Университета Брауна — получал степень по английской литературе. Было скучновато, и я решил написать для студенческой газеты заметку о концерте Stereolab. Мне понравилось, и когда я переехал в Сан-Франциско, начал писать для местного издания SF Weekly. Потом опубликовал что-то в The Wire. С 2002 года у меня было достаточно фриланса, чтобы себя обеспечивать. То есть я ничего специально не делал — пятнадцать лет это продолжается как снежный ком.



— Каким был Pitchfork, когда вы начали писать для него?


— Не помню, в каком году это было (судя по самому Pitchfork, в 2005-м — прим. ред.), но это был сайт преимущественно про инди-рок. Я был уверен, что они нихрена не разбираются в электронике. Они попросили меня написать колонку “The Month In Techno” (о главных событиях в техно-музыке за последний месяц — прим. ред.), и дальше понеслось.



— Когда Condé Nast купил Pitchfork, для вас как журналиста и читателя что-нибудь изменилось в сайте?


— Не изменилось! Я, наверное, так должен отвечать, но и правда не изменилось. Теперь надо больше бумажек заполнять, зато платить стали быстрее, что хорошо. Когда нас купили, я поинтересовался у редактора Марка Ричардсона: “Надеюсь, я все еще смогу писать о странных дроун-альбомах?” Мне ответили — да. Ничего не должно было измениться и не изменилось. Я все еще пишу о странных дроун-альбомах.



— Для вас как-то изменилась роль рецензии в музыкальной журналистике?


— Рецензии — это очень интересная тема, потому что никто их больше не публикует, это вымирающий жанр. The Fader не публикует, Spin — не так много, как раньше. Мне повезло, что Pitchfork все еще печатает по четыре-пять рецензий в день, потому что писать их я умею лучше всего. Никуда не надо идти, можно сидеть в своей комнате, слушать музыку, рецензировать ее. Рецензии — основа трафика Pitchfork и главная часть нашего сайта. Они стали немного формализованными, по 600-800 слов. Раньше рецензии читали для того, чтобы понять, нужно ли покупать альбом. Сегодня это бессмысленно, потому что альбом можно сразу послушать. Я думаю, сейчас в рецензиях пишут не только о том, хороший альбом или нет, но и о каких-то более общих идеях. А так — сами рецензии, в общем-то, остались теми же самыми.



— А вы в курсе, как большинство читателей делают — читает рецензию целиком или просто заходит посмотреть оценку?


— Хороший вопрос. Наверное, и правда много людей кликают на материал, видят оценку, читают комментарии на Facebook — и на этом все. Не читают рецензии по-настоящему. Это случается.



— Вы на Pitchfork указаны как contributing editor. В русском языке, кажется, нет адекватного перевода для этого термина. Расскажете, чем вы занимаетесь? Вы автор или редактор?


— Я не в штате, но готовлю определенное количество материалов каждый месяц. Раньше это было по четыре рецензии на альбомы и на треки, по два небольших фичера, один фичер о каком-нибудь артисте плюс каждые три месяца — лонгрид. Сейчас я пишу больше рецензий на альбомы и меньше всего остального. Кроме того, если вдруг кто-то умирает, Pitchfork знает, что я могу для них что-то быстро написать, как, например, было с Микой Вайнио.



— Поскольку я расспрашиваю вас для русского издания, интересно, слышали ли вы что-то из современной российской музыки.


— Я знаю о ней очень мало. Конечно, слышал Нину Кравиц и лейбл “трип”. Слышал про Arma 17, но никогда не был на их вечеринках. Читал о небольших фестивалях, видел в инстаграме видео, где полиция устроила рейд в каком-то клубе [http://www.the-village.ru/village/city/comments/277880-ochevidtsy-v-rabitse]. Но если говорить о музыкантах— помимо случайных промо, я не в курсе того, что происходит. Об этом сложно узнавать.



— А как вы вообще узнаете о музыке?


— Мне присылают промо, я читаю Resident Advisor, Pitchfork, Bandcamp. Слежу за людьми в твиттере, они постят ссылки на Bandcamp, и я покупаю там много музыки.







— Как отличаются клубы в Америке и Европе?


— Хороший вопрос! Я живу в Европе с 2005-го и не так часто езжу в Штаты. Мне кажется, США потихоньку начинают догонять Европу. В крупных городах появляется больше небольших кубов, которые привозят больше европейских музыкантов. Конечно, и в Америке есть много отличных артистов — Авалон Эмерсон или Лорел Хейло, например. Но в Нью-Йорке до сих пор действует закон, запрещающий танцы в заведениях — чтобы в клубе можно было танцевать, ему необходимо получить лицензию. В Сан-Франциско все закрывается в 2 часа ночи. То есть это очень отличается от многих европейских городов. Но я давно не был в Америке.



— Вы часто в твиттере про Трампа пишете. Замечаете, что, несмотря на происходящее, музыка не становится более протестной?


— Может, и становится, но не в контексте Трампа. Публике нравится фестиваль Sustain-Release, который проходит в летнем лагере в нескольких часах от Нью-Йорка. Мне кажется, сейчас самое время сделать self-sustaining (самостоятельную — прим. The Flow) сцену. Настоящий андеграунд — без спонсорства и с бóльшим равенством в отношении гендера, расы и подобных вещей. Лучшая политика сейчас — заботиться о самих себе, строить комьюнити, поддерживать ценности, а не просто быть против Трампа. Про Трампа всем и так все понятно.



— Вы фрилансер. У вас есть какие-то секреты продуктивности?


— Нет никаких секретов. Это просто очень много работы. Помните, что вам нужно оплатить счета. Не ленитесь и не тратьте время на ерунду. У меня сейчас есть дочь, ей два года, и это очень изменило все мои привычки. Когда она дома, гораздо тяжелее чем-то заниматься. Я рано просыпаюсь, работаю, когда она в детсаду, работаю после обеда и до полуночи.



— Вы сейчас диджеите?


— Не очень много, потому что я стал отцом и теперь нечасто хожу по клубам, ложусь спать в полночь. Играл диджей-сет в прошлые выходные с Лорел Хейло в новом хорошем месте в Барселоне — называется LAUT. Не играл до этого примерно год. У Лорел был отличный сет — много треков с BPM 130, кудуро, Нидия Минаж…



— Как вы отреагировали на историю с DJ Sotofett?


(Электронный музыкант DJ Sotofett однажды опубликовал трек под названием “Philip Sherburne, your word should be worth more than the ignorance of Pitchfork” (“Филип Шерберн, твое слово должно стоить дороже, чем невежество Pitchfork”). Поводом послужил материал Шерберна о виниловых лейблах и нелицеприятное изображение в нем музыканта — по крайней мере, так показалось самому Миттереру; судя по тексту, ничего совсем уж оскорбительного в нем нет]

— А я не отреагировал (улыбается). Я по-другому понял некоторые вещи, связанные с этим материалом, чем он. Вот и все. Мне бы хотелось, чтобы мы решили вещи более цивилизованным образом. Мы переписывались по почте и по смс. Я был в доме бабушки своей жены, у меня не было интернета. На следующее утро я включаю телефон, а там… Что происходит! Но он из баттловой хип-хоп-культуры. Я уважаю это. Сам трек отличный! Я его даже купил.



— Что в электронной музыке вас сейчас больше всего интересует?


— Lotic, Arca и им подобные сделали шаг назад, и мне любопытно, куда это их заведет. Я готовился сегодня к сету и слушал много всего с BPM под 130. Ploy, лейбл Timedance. Лейблы Hessle Audio и Hemlock Recordings. Техно, но не техно, изломанное техно, очень четкий и технологический звук — много всего происходит интересного.



— Вы говорили, вам нравится книга “Energy Flash” Саймона Рейнольдса, при этом не вы согласны со всеми его оценками. А сами бы хотели книгу написать?


— У меня сейчас нет времени. Писать книгу тяжело, потому что тебе не платят достаточно денег авансом, и ты не можешь бросить делать все то, что делаешь. Прямо сейчас у меня нет энергии, чтобы работать фрилансером и писать книгу в то же самое время. Может, через несколько лет.



— Как вы думаете, людям сегодня вообще нужно читать о музыке?


— Надеюсь на это. Показатели Pitchfork растут, а это значит, что люди хотят читать о музыке. Многим нужны сплетни о поп-музыкантах. Я думаю, Pitchfork поступают умно, когда публикуют новости вроде — Канье сделал это! Канье ударился головой об фонарный столб! Читатели кликают на такое, и благодаря этому я могу писать о странных дроун-музыкантах, что читает не такая широкая аудитория. Сейчас эта схема работает. Я часто думаю о том, что мне нужно заниматься не только музыкальной журналистикой, но постоянно что-то пишу о музыке. Что-то работает, я не знаю.

Обвинил паблик в нацизме и в том, что его лейбл "душит" музыкантов. Хочет добиться "правосудия"
Предыдущий рекорд принадлежал стримеру Некоглаю