Джон Эндрю Перелло начал рисовать граффити в 1980 году, за три года до выхода культовых фильмов "Wild Style" и "Style Wars". Фактически эти фильмы были о таких, как он — выходцах из бедных районов Нью-Йорка, где наркотики в то время было легче достать, чем краску для рисования. Через несколько лет он едет в Париж — и остается там навсегда. Подобно джазовым музыкантам, проделавшим такой же путь, Джона воспринимают во Франции с распростертыми объятиями как носителя новой, неизвестной тут культуры. К 2017-му JonOne — респектабельный европейский художник с десятками выставок по всему миру, коллаборациями с брендами от Lacoste до Guerlain, обладатель ордена Почётного легиона, основанного Наполеоном, и автор самого дорогого граффити, когда-либо проданного во Франции. Впрочем, это не мешает ему создавать две-три сотни картин в год и ходить в испачканных краской брюках. В Москву Джон приехал, чтобы представить еще одну свою коллаборацию — с брендом Hennessy, раз в год сотрудничающим со звездами стрит-арта.





Ты уехал из Гарлема более тридцати лет назад. Это был Spanish Harlem (часть Гарлема, заселенная выходцами из Латинской Америки и Пуэрто-Рико)?

Нет, я жил прямо на углу с черными, все мои друзья были черными или латиносами.

Часто возвращаешься?

Один-два раза в год. Все очень сильно изменилось. Джентрификация, знаешь, что такое? Сейчас хотя бы белого можно увидеть на моем районе, а когда я там рос, такого и представить нельзя было.

Там осталось хоть что-то из твоих ранних работ?

На 191-й улице, в районе Washington Heights осталась одна, я был очень удивлен, что её еще никто не закрыл. Она не из тех времен, но как минимум лет десять ей есть.

Твое творчество абстрактно, а пытался ли ты хоть раз нарисовать что-то реалистичное?

Вообще-то нет. Это не мой стиль. Я тэгаю свое имя, JonOne — это считается за реализм? Я всегда хотел ломать законы реализма. Я выражаюсь таким образом — абстрактным.

Но технически ты бы мог?

Нет! Я пытался что-то нарисовать на бумаге, но это было ужасно-ужасно.

Когда ты впервые приехал в Париж, то начала рисовать на станции метро Stalingrad, знаешь, что это значит?

Да, это город в России, где проходили бои с немцами. Я в школе это учил. Но для меня Stalingrad был хорошим местом, я там девушку встретил.





Скучаешь по чему-то французскому из восьмидесятых?

Музыка. В восьмидесятых во Франции была отличная музыка: Telephone, Les Rita Mitsouko. В Париже был свой вайб. Я не люблю разговоры из разряда «раньше было лучше», но Париж тогда был особенным. Ты пойми, я приехал из Нью-Йорка, где казалось, что у меня нет никакого будущего. Мне говорили, что я вандал, что из граффити ничего никогда не получится. И тут я приезжаю в Париж. Еще со времен джаза к американцам тут было особенное отношение: к Майлзу Девису, к Чарли Паркеру. Тут жил Генри Миллер. Да я тут даже к Нине Симон попал на ужин.

Говорят, она была странноватая.

О да! Она была в такой одежде из лисы, и рукав заканчивался пастью лисы, из нее торчали пальцы. Меня привели к ней в гости, хотя я даже не знал, кто это. Я тогда знал только рэп, я же из гетто: Sugarhill Gang, Doug E. Fresh, Biz Markie...

Работал ли ты когда-нибудь с музыкантами? Обложки, афиши?

Я всегда слушаю музыку, когда рисую, но с музыкантами никогда не получалось посотрудничать.

В одном из интервью ты говорил, что Нью-Йорк восьмидесятых был ужасен из-за наркотиков и насилия.

Почти все мои друзья тех времен умерли от наркотиков. Крэк, кокаин и так далее. Я сам опускался все ниже и ниже, мне просто повезло уехать. Прямо перед тем, как спуститься на самое дно. Ты знаешь, и рэп изменился как раз тогда. Появились Eric B & Rakim — они были из Бруклина. А люди из Бруклина приходили на вечеринки не за музыкой, они приходили грабить. Снимали цепи, кроссовки. Сначала был один хип-хоп: Cold Crush Brothers, Africa Bambaata, Kool Moe Dee, Treacherous Three, а потом появились Eric B & Rakim, EPMD и все изменилось. Конечно, грабили и до них, но грабили по приколу. Избивали по приколу. А потом начали ради того, чтобы получить деньги на наркотики.

В другом интервью ты сказал: «У меня есть дети, жена, студия, мне нужно оплачивать аренду, налоги». Художник должен думать об этом или же надо гнать такие мысли от себя?

Тебе надо выбирать: быть в системе или же быть свободным. И все имеет свою цену. Но я считаю, что, если ты хочешь быть художником, то концентрируйся на рисовании настолько, насколько можешь. Не отвлекайся на необязательные вещи. У моих работ есть бюджет: от красок и холстов до аренды студии и зарплаты ассистентов. Я не рисую с мыслью, как мне продать эту работу. Но и не рисую бесплатно. Когда я начал работать с Hennessy, мне писали, что я продался и так далее. Но мне все равно — на дворе 2017 год и почему бы не сотрудничать со всемирной известной компанией, чтобы распространить свою работу по всему миру?

Покупаешь ли ты сам предметы искусства? В какие посоветуешь инвестировать?

Я не думаю, что нужно инвестировать в искусство. Зачем вешать деньги на стену? Не инвестируй, просто покупай, что нравится, что имеет смысл для тебя. Я покупаю кое-какие фотографии. Вот недавно купил фото марокканского фотографа Hassan Hajjaj — теперь, когда я просыпаюсь, вижу их и радуюсь. Мне говорили: «Джон, твои работы будоражат меня, как кофе! Они приносят мне удовольствие!» Я покупаю арт из таких же соображений.