Черная Экономика, респект от Big Baby Tape и граффити — интервью с Гуляй Рванина

Гуляй Рванина — граффитчик и участник Черной Экономики, андеграундной рэп-группы из Москвы. Она появилась в середине 2000-х, когда по телевизору крутили R&B, а Гуфу и группе Centr только предстояло изменить баланс сил. Участники Черной Экономики не стали звездами, но наравне с Рыночными Отношениями превратились в почти что объект культа в среде граффитчиков, околофутбольщиков и фанатов неформатного рэпа. А сейчас им респектуют современные топы жанра: Big Baby Tape, OG Buda, Feduk, Pharaoh и не только.

Черная Экономика затихла после выхода альбома "Плоды" 2013 года — сказался арест ее участника Magu, получившего срок за разбой. Гуляй Рванина выпустил сольник в 2015 году, а второй под названием "Дар речи" — лишь пять лет спустя.

"Дар речи" может показаться старорежимным, но Рванину от представителей прошлой эпохи отличает собственный стиль — нервный и под стать псевдониму рванный флоу, харизма и слог. А кого-то удивит присутствие на альбоме Киевстонера и Антохи МС — со вторым вышла, наверное, самая сильная песня альбома "Билет в один конец".

— Залез к тебе в инсту и теперь меня волнует, откуда у тебя такой мощный пресс.

— Я же из граффитчиков. Из тех, кто активно рисовали в метро и на поездах в разных городах и странах. Бомбинг активно связан с физическими нагрузками, поэтому я всегда был в тонусе. За мной есть дурная слава, что я постоянно пьяный в говно, но это не совсем правда. Последние годы совсем отказался от алкоголя и много тренировался, пока не сломал ногу.

Как-то так сложилось, что мой козырь в спорте — это турники. Мой рекорд 5 лет назад был 62 раза за подход. Кроссфитовские такие подтягивания с рывком. Сейчас подзабил, но, наверное, раз 40 сделаю.

Раньше еще кик-боксом увлекался, но уже драчками не занимаюсь. Мне в свое время нормально прилетало по башке. Драка — не мое.


— Ты в детстве еще кун-фу занимался.

— Да, но практически без спарринга. Возможно, это только называлось “кун-фу” — были же 90-е. У меня был постер из этой секции то ли с Брюсом Ли, то ли с Джеки Чаном. С Виктором Цоем, короче (смеется). А потом моего тренера от*****и на каких-то соревнованиях и он уже не вернулся в секцию. Я вскоре тоже забил.


— Ты упомянул сломанную ногу. Что случилось?

— Я был в Валенсии — мы там рисовали на поезде. И когда закончили, вдруг выскочил здоровый коп. Я сиганул через заборчик, который на той стороне оказался высотой 3-4 метра. Бегу и чувствую, что у меня кость в ноге как-то странно шевелится. Через 10 минут понял, что не могу ходить. Две операции.


— Мы вот общаемся, я немного удивлен, что у тебя в жизни такой же голос, как и в треках.

— Так вышло, что у меня с детства странный голос плюс дефект речи — я не выговариваю твердую “л”. Она превращается в какую-то “н”-образную фигню. Раньше сильно из-за этого страдал. А потом понял, что главное — это не дикция, а уверенное общение без стеснения. Переборол комплекс и понял, что мой голос — моя особенность. Плюс сейчас же в моде кальянный рэп (смеется).







— Ты стал заниматься граффити в начале 2000-х. Что это был за момент?

— Это сложно объяснить молодым людям, потому что мое поколение хапнуло наследие застоя. Ничего не печатали, ничего не рассказывали, никакого интернета. Узнать что-либо можно было исключительно по сарафанному радио от единомышленников.

Изредка доносились урывки информации о хип-хоп культуре или граффити. А по телевизору показывали сюжеты из серии “на территории больницы обнаружили люк с ампутированными конечностями”.

Я впервые увидел граффити в конце 90-х. С мамой ехал в школу на электричке и увидел исписанные гаражи. Я понял, что не смогу так сам, потому что это какой-то отдельный жанр. Какие-то переплетения форм, разные цвета, стрелочки — мне снесло крышу. Рисовать начал только через несколько лет.

Это же был закрытый мир, в который очень трудно попасть — это было в миллиард раз интереснее чего-то доступного, вроде роликов, скейтборда или футбола. Для меня чуваки, чьи теги я где-то когда-то видел, были на уровне звезд шоу-бизнеса. Я мечтал с ними познакомится и воображал себе, как они тусуются во всяких кинематографичных подворотнях и рисуют на стенах


— Насколько серой была действительность, что тебя так поразило это яркое пятно?

— Все носило казенный характер. Как отделение ментовки в захолустном городке: грязно, заплеванно, депрессивно. Это сейчас городская среда становится интересной, а тогда все было как с армейского склада. И граффити было максимальным протестом — никто это не одобрял. Все подъездно-зеленое ведь должно быть. Рэп тоже кружил голову, потому что был протестом всему — протестом ядовитой и глупой попсе, хрипевшей из каждого утюга, протестом совковому менталитету обывателей

Помню, зашли ко мне какие-то мрачные типы. Мне тогда лет 6 от силы было. А этим было лет по 10 и они выглядели как детдомовские. Откуда мы были знакомы — загадка. И один говорит: “Спроси про деньги у родаков. На клей надо”. В то время была распространена токсикомания.. Денег на клей я не нашёл, но мы пошли шляться по улице.

Эти типы привели в заброшенную пятиэтажку в парке и сказали: “А вот тут бомжи съели корову”. И там реально в развалах лежал огромный скелет крупного животного, не то лошади, не то правда коровы.

Это был 94-й год. В начале 2000-х мы малые играли за гаражами у промзоны в Тушино в войнушку и увидели 9-летнего п****ка с ложкой и зажигалкой. Подобного было много и повсеместно.


— Для многих граффити — это просто набор букв разной формы, который не имеет отношения к искусству. Как это видишь ты?

— Я задавал себе этот вопрос. Да и не только я — есть известная команда “Зачем”. Изначально у меня просто физически чесались руки это делать и видеть других чуваков. Это как социальная сеть. Я до сих пор, когда езжу от Европы до Азии, нахожу контакт местного граффитчика, чтобы он рассказал, где порисовать и куда сходить.

Граффити — это не искусство. Обыватели думают, что рисуют для них, но про них никто не думает. Это вообще не для вас, зеваки. Не для “красоты”.

Некоторые делают социальный стрит-арт как Бэнкси — и это прекрасно. И люди хотят, чтобы граффитчики занимались тем же. Но граффитчики не хотят быть Бэнкси, потому что они в рот е***и его и такие подходы (смеется).

Граффити — это репрезент как в рэпе. Животное, глупое, детское и при этом полное жизни увлечение. Я бросил рисовать, когда это понял, а потом вернулся через несколько лет, как к героину, потому что граффити меня сформировало. Но теперь я все же пытаюсь рисовать по-разному, чтобы можно было в инстаграм выложить. И дико кайфую. Вот сегодня ночью рисовали.





— Романтизированный образ граффитчика — чувак, который ночью полез рисовать на запрещенном объекте, а потом весело удрал от полиции. Насколько правда?

— Быть граффитчиком сложно — спокойно порисовать выходит нечасто. Разного рода активисты и борцы за правопорядок з****т до смерти. Краска дорого стоит, а закрашивают рисунки молниеносно

Если хочешь рисовать в метро, то там масса сигнализаций, которые нужно обманывать. И ответственность очень серьезная — это режимный объект. Я залезал в Метро-2, там и вовсе застрелить могут.

В 2010-м году я и два единомышленника поехали в свой первый евровыезд. В Гамбурге нам сделали левый билет, по которому можно месяц бесплатно ездить на поездах — так бы он стоил 500 евро, фейковый обошелся в 50. То есть чуваки из Гамбурга болторезом срезали замок в ЖД-кассе, забирали бланки билетов, а потом сами запечатывали их на принтере. Граффити всегда было сопряжено с криминалом.

Мы собирались потусить пару дней, отправиться в Амстердам, оттуда в Париж и Барселону. Но в Гамбурге мы застряли на 8 дней. Воровали еду в магазинах, дико обкуривались и никуда не ходили.

В итоге приехали в Амстердам. Там мы оказались в пригородном граффити-сквоте. Вокруг идеальные пряничные домики с рождественских открыток, а проходишь дальше — там полусгоревший и завешанный баннерами сарай, где живут 20 граффитчиков с коксом и вискарем.

И один из местных сказал, что сейчас мы поедем вчетвером рисовать в ох*****е место. Приехали на железную дорогу, рисуем на поезде — и тут едет машина. Начинаем съ*******ся.Нам навстречу вылетают амбалы в камуфляжной форме.

Стали крутить, моих пацанов уже схватили, я вырвался, побежал по гравию, с меня слетел кроссовок, — с тех пор я больше никогда в жизни не покупал обувь Saucony — сигаю через забор с колючкой и оказываюсь на поле. И тут мужики сзади начинают дико орать. Я испугался, решив, что это минное поле или капканы тут, поэтому побежал вдоль путей. Меня поймали.

Сначала держали в отделении, потом перевели в одиночную камеру на несколько дней и иногда вызывали на допросы. На одном из них я увидел на столе три русских паспорта. Думаю: “О, мои голубки попались”.

Нам назначили штраф — каждому примерно по 3000 евро (в 2010 году около 120 тысяч рублей — прим. The Flow). А потом перевели в тюрьму для иммигрантов в Роттердаме, где мы провели неделю в ожидании депортации. Я сидел в камере с лютым 50-летним белорусом, который мне все мозги сожрал. Но голландская тюрьма — это детский лагерь.

В Европу мы летели за 8 тысяч рублей, а обратно нам купили аэрофлотовские билеты за 40 тысяч. Нас привезли в аэропорт, мы все грязные помятые, я в шлепках, рванные штаны скрепил зубочистками, на руках затяжки. И вот стоит очередь людей с пакетами Burberry на дорогой рейс — и тут нас первыми проводят в самолет. Надо было видеть их лица. А в самолете нам еще выдали по 10-20 евро — это была зарплата за время в тюрьме. И мы на них накупили пива с вискарем.

В российском отделении таможни нас спросили, что мы сделали, поржали и никаких проблем в России не было.


— Сейчас можно ничем не рисковать, нарисовать что-то на непроходном месте, выложить в инсту и собрать лайки. Тру или не тру?

— Это реальность. Никто не мешает рисовать на видных местах или сараях. По-разному можно относиться. У меня есть отдельный инстаграм с граффити, который стимулирует что-то делать. В Москве нужно постоянно что-то делать день и ночь. В 4 утра натегал — в 6 уже закрасили.

Мне, конечно, обидно, что с улицы ушла жизнь — в Тбилиси, например, олдскульная атмосфера уютная атмосфера. А мы живем в депрессивном, злом и вечно опаздывающем мегаполисе Москве. Быстрая жизнь и быстрая смена декораций.


— А как ты относишься к социальному арту? Вот недавний рисунок с Навальным.

— Я нарисую два квадрата и палочку, кто-то скажет: “Да это же ***”. А кто-то увидит велосипед или очки. Человек всегда пытается найти смысл. Чем очевиднее в рисунке смысл, тем меньше места для взаимодействия зрителя с таким “искусством”.

То же самое с Навальным. По мне это провокация властей, ментов и хейтеров, но не искусство. Фотореализм — для гопников! Как искусство это рассматривать нельзя.

Но нарисовавшим Навального в Питере — респект! Это смелый поступок, люди должны высказывать свою позицию, даже если она не совпадает с риторикой партии.

*** поймёшь меня, да?


— Ты работаешь графическим дизайнером. Насколько тяжело делать под заказ, когда в граффити у тебя есть стена и свобода?

— Я занялся графическим дизайном, когда перестал рисовать граффити. И тогда не очень понимал, что это такое. Дизайн тогда тоже был чуть ли не закрытой субкультурой. Хорошего дизайна было мало, в основном зарубежный, информации было сильно меньше. Я покупал дорогущие книги с референсами и сохранял джипеги на жёсткий диск

Мой препод мог взять картины Босха, Родченко, Бэнкси и показать, что это все об одном и том же. Я искренне пытался реализовывать творческие амбиции через дизайн, пока не осознал, что коммерческий дизайн — это не творчество, а сфера обслуживания. Покажи заказчику два хороших варианта и один плохой, он выберет самый х****й. Я уже 10 лет дизайнер и стараюсь браться только за те проекты, где мне интересно работать.





— Прокомментируй цитату с альбома. “Я об******й отравой встречу на Варшауэр штрассе // В черных шмотках, словно траур, вся моя бригада в мясо”.

— Это станция метро в Восточном Берлине, самая тусовочная часть города неподалеку от культового клуба Berghain. Плюс культовое место для граффитчиков и техно-викингов. Ну и Берлин — столица наркотиков и разврата, тут можно не объяснять уже.


— Что происходит на этом фото?

— Это 2005 год, мне 17 лет. А с раскрашенной жопой — это известный в кругах художник NOOTK. Он всегда славился весельем. Я его всегда встречал на техновечеринках на вторых сутках без сна.

Это был какой-то граффити-фест. Вова, кажется, сожрал ЛСД, и не придумал ничего лучше, чем снять штаны и покрасить жопу баллончиком. А я, видимо выпивший, обезьянничал в это время на чужом велосипеде, вот кто-то нас запечатлел. Прекрасная иллюстрация к моей юности.


— У тебя реально есть фото с Шурыгиной? Или это шутка?

— Это она. Один мой кореш известен всякими безумными штуками, отлетевший чувак. Каким-то образом он оказался у меня в гостях. Вообще от него можно всякое ожидать, поэтому я не сильно удивился, когда он сказал мне: “Сейчас приедет Шурыгина с подругой”. Мне тогда показалось смешным сфоткаться с ней у себя дома и выложить в инстаграм. Больше я ее не видел. Групповухи не было






— Зарождение Черной Экономики. Как это было?

— К 2006 году сформировался хардкорный в плане алкоголя, наркотиков и драк круг граффитчиков и футбольных хулиганов. Почему-то — видимо, из-за околофутбольщиков — считалось, что граффитчики правые. У меня из-за этого друзей даже резали.

Почти все участники первой Черной Экономики были из граффитосов. Мы просто дули, это не было братством за рэп. Русик купил звуковую карту с микрофоном — у него стали собираться тусовки, где мы записывались. Русик уже тогда общался с Рыночными Отношениям, которые мутили свои темные дела, и его так впечатлило, как Бразилец с Румяным фигачат рэп, что он собрал братьев по несчастью. Так и сложилась Черная Экономика.

Я вообще узнал, что состою в Черной Экономике, только когда скачал первый альбом группы, где фиты со мной не были выделены как фиты. Тогда в составе были Дуга, ЕЖА, Русик, Mesr, ОВЩ и я, получается.


— Почему половина ушла через пару лет?

— Потому что это был прикол. Русик вообще делал это с легким флером под***а. Никто не знал, что он выложит альбом с песнями, которые мы записывали на тусах. И музыка стала расходиться, люди начали слушать, стали звать выступать, появилась ответственность — то, что ты в песнях читаешь про драки с ментами, наркотики и всякую пошлятину, узнали не только твои знакомые. И ребята поняли, что не вывезут. Никто из ушедших не видел себя артистом.


— В то время в моде было R&B, по телевизору показывали Тимати с Лигалайзом, только появились Гуф и группа Centr. Как ты видел себя в жанре и жанр вообще?

— Себя я вообще не видел и не думал, что это продлится долго. Но я с детства слушал рэп и неплохо в нем шарил, поэтому этот период запомнился мне появлением групп 43 Градуса, Kunteynir, Кровосток — они делали не рэп, а что-то другое. Раньше под рэп нужно было подстраиваться — его читали типы в дубовых шапках. А тут чуваки все делали со стебом и иронией. Я слушал трек “В говно” и мне казалось, что в рэпе появилось новое дыхание. Он стал необычной музыкой, начиная от тематики и тем как написан текст, заканчивая подачей

Появился Гуф и новая искренность. Как он читал про дудку понятным языком и все эти темы — такого раньше не было. К сожалению, экспериментальный рэп скрутился в узкий сегмент, а все переросло в общий колхоз — в музыку маршруточников и таксистов (смеется). Примерно тогда рэп стал “народным”.

Вот Вася Баста. Кто бы мог подумать, что человек, исполнявший поп-рэп “болит душа от потерь, верю я, ты тоже верь”, станет новой Аллой Пугачёвой русской музыки. Я с большим уважением, но это народное оболванивание и упрощение — это же как блатняк 90-х. Когда вышла “Моя игра”, тогда же появилась вспышка надежды и тут же потухла.

Я недавно говорил в прямом эфире, что Моргенштерн ничем не отличается от Паши Техника. Циркач и все. К сожалению, мы сами себя не уважаем. Вот и терпим тупость бесконечную.






— Когда ты понял, что Черная Экономика популярна?

— В 2011 году в клубе “16 Тонн” слетело мероприятие и нам говорят, что есть возможность выступить. А до этого наши концерты организовывались в каких-то кабаках, полный андеграунд. Тут говорят про деньги, билеты со входа и прочее. Клуб небольшой, человек на 400 максимум. Я помню свою мысль “100 человек придет — будет за****сь”.

Помню как мы ох***и, приехав на концерт, а там клуб битком и человек 500 не могут войти в клуб, тупо не влезают. На входе драки, черти что творится! После этого пошли предложения один за другим — за год в одной только Москве сделали 5 концертов. Это сейчас у каждого п*****а есть менеджер, а мы тогда делали все тупо: предлагают — делаем.

Что касается популярности… Ну, бабы мне в то время не давали (смеется). А так-то корона на голове была, я чувствовал себя топом. Дерзости было хоть отбавляй.


— А что чувствуешь, когда Экономике респектует новая волна рэперов? От Big Baby Tape до OG Buda.

— Мне приятно с одной стороны, с другой — я не понимаю, раз они росли на нашей музыке, то почему упорно делают по большей части такую тупую музыку. К ним же больше внимания, у них же шире трибуна. Пересади на другой бит, убери обработку голоса — ничего же не останется. Но, может, и не нужна уже глубина никому. Пускай будет вот такой примитив — спросом это пользуется и так.

Мне Big Baby Tape позвонил в прямом эфире, респектовал, в директ потом писал, какой я гениальный лирик. Мы вроде договорились на фит, я подумал: “А чего нет, если да?”

В итоге раз забились — не встретились. Два — не встретились. Б***ь, как будто мне очень надо это было! Потом смотрю — отписался от меня Big Baby Tape в инстаграме. Х****й это респект какой-то.






— В кругах Рыночных Отношений и Черной Экономики тусовались Федук и OG Buda. Пересекался с ними?

— Ну они появлялись где-то в поле периферийного зрения. Типа знакомые знакомых. Лично я никогда близко не общался ни с тем ни с другим. Как граффитчики всерьёз они себя не проявляли.

Разок OG Buda присел мне на уши, дело в кабаке каком-то было. Видимо, в ударе был, еле от него слился


— А фит Федука с Рынком — это не пример, как новые рэперы могут уживаться со старыми?

— Ну фитанул и фитанул (смеется). Что-то там Федук поет про Go Vegas (московская тусовка граффитчиков — прим. The Flow). Ну, вспомнила бабка, как девочкой была. На мой взгляд, с Элджеем про розовое вино выходит органичнее, чем с Бразильцем про Go Vegas.

Но Федуку респект — он грел ребят на зоне.


— Ты рассказывал, как тебе предлагал фит Хаски, но потом исчез. Развитие было?

— Не. Мы встретились, договорились, а потом он слился. У меня был его номер, который перестал работать, я пытался связаться через общих знакомых и менеджера. Тот сказал, что Хаски наберет, но ничего не было. Опять же, он сам мне среди ночи позвонил со словами: “Это Хаски, давай сделаем трек”. А потом так же внезапно слился. Ну не очень оно надо, значит.


— А как случился фит с Антохой МС на твоем альбоме “Дар речи”? Один из самых ярких моментов оттуда.

— Антоха ходил на наши концерты еще в бородатые времены, я слышал песню “Коробка”. А потом после выхода сольника 2015 года мне захотелось писать что-то мелодичное, но петь я не умел и не умею — решил что-то с Антохой сделать. Нашел его контакт, тот согласился, мы посидели на студии, но ничего особо не вышло.

И вот, еще несколько лет спустя, когда собирал альбом “Дар речи”, я подумал что было бы здорово попробовать предложить свой припев спеть Антохе. Скинул демо, на самом деле, ожидал отказ. Но как ни странно, он ответил: “Давай”.

В итоге, когда трек был готов, Антоха начал сомневаться: “Ну, я подумал, это не в моем стиле. Вроде можно и так оставить, можно не подписывать, что это я пою”. Ситуация оказалась неприятной, я не знал как поступить, поджимали сроки выпуска альбома. Я оставил трек как есть.






— Последний альбом Черной Экономики вышел в 2013 году. Они перестали выходить именно из-за срока Magu?

— Magu было не до рэпа — ему предстояло сидеть 9 лет. А когда ему оставалось недолго и он стал писать рэп, уже у меня возник период застоя, когда я ничего не делал. Еле вылез из этой жопы.

Сейчас Зурик вышел и у меня ощущение, что вообще ничего не изменилось — ни капли не изменился. Готовим альбом Черной Экономики, который на наше удивление звучит, как ЧЭ звучала раньше в хорошем смысле этого определения.





— Между твоими сольными альбомами прошло 5 лет. В этом году выходят альбомы Черной Экономики и твой новый. Что заставило снова писать?

— Прошло пару лет, я к тому моменту похоронил себя как рэпера и творца, у меня было долгое путешествие по Азии длиной в полгода. Я был в очень глубокой жопе застоя и переоценки ценностей, потому что все, что пишу, пропускаю через себя. Я не из тех артистов, кто может штопать по три хита в месяц для поддержки активности. Для меня написание — это всегда сложный и вдумчивый процесс

Несколько лет я вообще не писал ничего. Просто не получалось. То есть я пробовал, но безуспешно. А когда наконец я доделал “Дар речи”, вдруг понял, что не вынесу ещё пять лет творческих мучений. Уже давно прошло время, когда все получается само собой. Никто не оценит твой перфекционизм, когда каждый день выходит тысяча треков.И поставил себе условие: либо я делаю альбом и выпускаю его через год, либо я вообще прекращаю этим заниматься.

У меня готов ряд сильных треков на сольник, но сейчас в приоритете альбом Чёрной Экономики. Я думаю, что они оба не заставят себя долго ждать и выйдут в этом году.


— В одном интервью ты сказал, что стал много читать стихов. Есть чем закончить это интервью?

— “Не больна мне ничья измена,
И не радует легкость побед, —
Тех волос золотое сено
Превращается в серый цвет.
Превращается в пепел и воды,
Когда цедит осенняя муть.
Мне не жаль вас, прошедшие годы, —
Ничего не хочу вернуть”.




23 и 24 мая в Москве пройдут совместные концерты Черной Экономики и Рыночных Отношений. Выступлениями в столице стартует совместный тур двух групп с остановками в Питере, Нижнем Новгороде, Самаре, Перми, Екатеринбурге, Новосибирске, Воронеже, Ростове-на-Дону и Краснодаре.